— Поэтому, думаю, жандармы тебя и отпустили. Ты — приманка, на которую они ловят настоящего графа.
«В таком случае это будет очень долгая рыбалка», — мысленно заметил Кондрат. Затем мысль покрутилась дальше, и он сказал уже вслух:
— Если я, как ты говоришь, двойник, то зачем оригиналу вообще выходить из тени? Я ведь еду отнюдь не на курорт.
— Ты едешь воевать, — спокойно ответила София. — И граф не сможет отсиживаться в кустах когда придет время выйти на поле боя.
Кондрат тихо хмыкнул.
— Вообще-то, София, двойники как раз и существуют для того, чтобы заменить оригинал в опасной ситуации.
— Но не в бою! — тотчас парировала она. — Это уже вопрос чести. Будь ты по-настоящему благородным человеком, ты бы это сразу понял.
Быстрый экскурс в графскую память принес понимание ее правоты. В этом мире дворянская честь регулировалась целым сонмом писанных и неписанных правил. Единого свода не было, и некоторые правила с трудом сочетались между собой, а то и вовсе противоречили друг другу, но тем не менее дворяне как могли старались им соответствовать. Разумеется, получалось то так, то эдак, однако война и дуэль в этих правилах представали эдакими святыми столпами. Манкировать ими позволяли себе разве что абсолютно бесчестные люди.
Вообще-то, на взгляд Кондрата, настоящий граф Горский как раз таким и оказался. И он не придет, чтобы сменить своего «двойника», если дело дойдет до битвы. София сочла помрачневшее лицо Кондрата за понимание, и предупредила:
— Будь внимателен. Люди Беллендорфа будут рядом.
Она поднялась с кровати и стала быстро одеваться. Кондрат окончательно погрустнел.
— Не волнуйся, — сказала София, поправляя платье. — Я тоже буду рядом.
— На чьей стороне? — сразу спросил Кондрат.
— Там видно будет.
София взглянула на себя в зеркало и, не прощаясь, беззвучно выскользнула из купе.
Глава 5
Путешествие заняло четыре дня. Кондрат постепенно привыкал к своему новому состоянию. Первую ночь он вообще не спал. Слишком много впечатлений. На следующий день Кондрат ощущал себя как зомби, что, впрочем, сыграло в плюс. Выполняя рутинные дела на автомате, он всё увереннее вживался в новую роль.
Ревизия саквояжа принесла ему чистую рубашку, три смены белья, пару шейных платков, документы, деньги и пистолет. Последний оказался не заряжен, но к нему прилагалась дюжина бумажных патронов с круглыми пулями. Местное оружие всё еще пребывало на том уровне развития, когда его надлежало заряжать непосредственно перед выстрелом. В голове тотчас мелькнула мысль: как же тогда граф оказался на берегу с заряженным пистолетом? Ответ пришел незамедлительно: заметив на берегу Леербаха, граф заподозрил ловушку и не придумал ничего лучше, как на всякий случай зарядить пистолет.
— Дебил, — с чувством констатировал Кондрат. — Тебя же посольский кучер видел с пушкой в руках. Как ты потом отмазываться собирался?
Как подсказала графская память, об этом он не подумал. Потому, когда, наконец, подумал, то и кинулся к Аристарху за чудом. Тот его сотворил, перенеся на место графа подмену. А потом зажарил себя вместе с лабораторией, заметая следы.
— Два дебила, — добавил к сказанному Кондрат. — Нет, три. Я-то тоже хорош. О чем я тогда думал?
Память услужливо подсказала, что он тогда думал о магической академии и гареме из местных красоток. Кондрат послал ее к черту.
В Варшаве он пересел на международный состав — здесь его именовали трансграничным — и помчался дальше. Билеты были заранее заказаны на имя графа Горского и Кондрату надо было только назваться проводнику. Даже паспорт не потребовался. Сам паспорт, к слову сказать, был довольно-таки примитивный и больше походил на справку, оформленную под грамоту, выданную победителю конкурса «Кто поедет за границу». К нему прилагались рекомендательные письма, подписанные людьми, половину из которых Кондрат-граф не помнил напрочь, и у него не было никакой уверенности в том, что их припомнят адресаты.
Утром четвертого дня проводник разбудил Кондрата ни свет, ни заря. Поезд прибывал в Гранцу. Это уже Рулитания. На серым зданием вокзала сиял серебром ее герб: остроконечная гора и пара перекрещенных дубовых листьев. Крошечный по российским меркам городок у подножия горной гряды служил Рулитании одновременно пограничным пунктом и окном в мир. Дальше в горы вели исключительно проселочные дороги. Асфальт тут еще не изобрели. Автомобилей — тоже.