Вот он по-настоящему прогремел. Аж земля под ногами ходуном заходила. Кондрат едва устоял на ногах. Такой бабах в его представлении должен был бы смести весь поселок с лица земли, однако тот каким-то чудом уцелел. Собственно, устояла даже стена. Заряд лишь расколол ее, проделав трещину, через которую едва мог проскочить один человек. Первый же стрелок, который попробовал сделать это, словил пулю и повалился на землю. Бородатый пионер двумя руками швырнул внутрь здоровенную гранату. Бабахнуло скромно, зато второй стрелок проскочил живым.
За ним последовали и другие. Самые нетерпеливые карабкались на стену. Кондрат с подачи графа посчитал это недостойным себя, и дождался своей очереди к пролому. Внутри уже вовсю шел бой. Люди в зеленых и синих мундирах сновали между домиками, сходясь в коротких жестоких схватках. То тут, то там мелькали спасающиеся от битвы мирные жители. Впрочем, некоторые из них были с оружием. Один даже пальнул в сторону Кондрата.
— Что за черт?! — воскликнул он.
— Местное ополчение, — отозвался Медведев, метким выстрелом укладывая ополченца на землю. — Похоже, они тоже против нас.
Ополченцев отличали ярко-синие береты и черные ленты через плечо поверх одежды. По словам Медведева, от них было больше беспокойства, чем проблем, однако они стреляли и их пули, скорее всего, мало чем отличались от французских. Кондрат тоже палил из пистолета. Расстрелял практически весь боезапас. Одна пуля осталась. «Застрелиться нафиг», — мрачно подумал Кондрат.
Разок пришлось помахать саблей. Выручили наработанные рефлексы графа. Когда француз кинулся на него с явным намерением проткнуть офицера штыком, Кондрат выхватил саблю, отразил выпад и рубанул мерзавца еще до того, как осознал, что происходит. Не убил. Француз остался лежать, зажимая рукой рану, а Кондрат поспешил дальше. Он уже полностью перестал ориентироваться в хаосе боя и старался просто держаться поближе к своим, в надежде, что солдаты-то должны знать военную науку. Их этому специально учили.
Метания по полю боя привели Кондрата к двухэтажному каменному особняку. Над входом висел треугольный щит. Верхняя половина была ярко-синей, нижняя — матово-черной. Те же цвета, что и у ополченцев.
«Не иначе штаб», — подумал Кондрат, и скомандовал ближайшим стрелкам:
— Захватить этот дом!
Вход охраняли двое ополченцев. Одного тотчас застрелили, другого закололи штыками. Бедняга что-то кричал по-немецки. Возможно, просил пощады. Кондрат испытал укол совести. Его стрелки тем временем без сантиментов высадили дверь и ринулись внутрь. Когда Кондрат последовал за ними, дом уже пал.
В комнате на втором этаже стрелки взяли пленных. Один — почтенный господин в дорогом костюме тех же сине-черных цветов, другой — худощавый юноша в порванном камзоле. Позади них, точно стражи, выстроились вдоль стены надраенные до блеска рыцарские доспехи. Их шлемы увенчивали пышные плюмажи тех же черных и синих цветов.
Увидев офицера, почтенный господин шагнул вперед, и что-то сказал. Кондрат помотал головой.
— Я не понимаю вас, — произнес он по-французски.
В этом мире он считался за международный. Господин уверенно перешел на французский. Как оказалось, сам он был лордом всего Ясенбаха и его очень удручал разгром русскими солдатами его владений.
— Тогда не надо было размещать в своих владениях враждебных нам французов, — резко ответил Кондрат. — И уж тем более затевать охоту на российских офицеров. Вы арестованы.
Глава 9
Как и надеялся Кондрат, солдаты прекрасно справились без него. С другой стороны, идея вломиться внутрь через стену принадлежала всё-таки ему. Классическая перестрелка у ворот могла бы продолжаться долго и не факт, что успешно. У французов на площади за воротами стояла мортира, которая могла послужить отличным противовесом русским пушкам. Правда, к ней оказалась всего пара зарядов, но и те, удачно попав, могли нанести серьезный урон. Здешняя тактика предполагала сомкнутый строй стрелков. Так они могли нанести максимальный урон своим залпом, однако и им самим прилетало по максимуму.
Зато прорыв через стену оказался для французов полнейшим сюрпризом. Они растерялись. Поначалу в бой вступали лишь отдельные бойцы, оказавшиеся рядом с проломом, а к тому времени, когда французский офицер догадался отправить отряд к нему, было уже поздно. В итоге французов прижали к воротам и те, потеряв мортиру, не стали геройствовать и сдались.
Ополченцы сопротивлялись несколько дольше, хотя фактически больше тянули время, пусть и безуспешно. Пионеры разбирали их импровизированные баррикады быстрее, чем ополченцы их возводили, и взламывали двери быстрее, чем ополченцы из запирали. Всех, кто не сдался — перебили без всякой жалости. К легкому удивлению Кондрата, к ополченцам его бойцы относились куда хуже, чем к французам. Память графа подсказала, что, возможно, это потому что французы — враги политические, а эти — добровольные. Впрочем, тогда Кондрату было не до нюансов воинской этики.