II. ОТЧЕГО СНОВА ВСТРЕВОЖИЛСЯ ТРУМПИС?
В то раннее майское утро солнце все никак не могло прорвать плотную завесу облаков. Была обложена вся восточная сторона неба. День занимался хмурый, теплый и душный. Прибрежный ивняк едва удерживал на своих ветках тяжелую ношу росы. Ветви гнулись прямо до самой воды. Капли росы тихо скатывались в воду, где весело сновали водяные жуки.
Трумпис проснулся рано. Он чувствовал голод. Поплавал вокруг своего жилища — ветвистого затонувшего куста, пощипал молодые водоросли… Остановился и взглянул на свою подругу. Ауксе еще дремала. Она лежала, зарывшись в ил, и, верно, видела во сне что-то очень хорошее — шевелила короткими усиками. Трумпису не хотелось ее будить. Его взгляд словно говорил: «Пусть поспит, понежится». Трумпис любил свою подругу. И она была достойна этого. У нее было круглое плотное тело. Спина — темно-зеленая, бока золоченые, а брюшко беленькое, чуть серебристое. Небольшие красноватые глазки всегда ласково глядели на Трумписа. Тот по своей внешности мало чем отличался от Ауксе — разве что был крупнее да его округлые плавники были длиннее.
Трумпис все еще любовался спящей подругой… Внезапно резкими рывками, будто сильно куда-то спеша, промчалась мимо колюшка, выставив свои три колючки.
«Должно быть, почуяла что-то», — прошептал Трумпис и легонько ткнул круглым носом в бок спящую Ауксе.
Линиха шевельнула хвостом, дрогнули ее плавники.
— Что случилось? — спросила она сонно и зевнула.
— Все рыбы уже уходят. Пора и нам. Надобно проборонить наши холмики. Как знать, что там завелось?
Трумпис каждому закоулку своего жилища дал название. Тут были у линей холмы и овраги, ровные поля и лес перистолистных трав, сад белой лилии и палисадник с зеленой рутой. Трумпис подолгу копошился в своих любимых уголках. Тупой нос его без устали взрыхлял мягкое дно…
— Придумал бы что-нибудь поинтереснее… Надоело, — недовольно выпятила губу Ауксе.
Трумпис так и разинул рот. Что это произошло с его тихой Ауксе? Может, сон дурной привиделся? А может, порчу кто-нибудь навел? Ведь раньше она так никогда не разговаривала. Тем не менее Трумпис мирно ответил:
— Ты голодна, вот и ворчишь. Поплыли.
Однако Ауксе не шевелилась. Трумпис помедлил, шевельнул плавниками. Он знал, что Ауксе носит в себе икринки и что в июне, когда зацветет рожь, она отложит их на нежные листья подводных трав.
— Тебе что, нездоровится? — озабоченно спросил линь. — Болит что-нибудь?
— Я превосходно себя чувствую, — резко ответила Ауксе и внезапно стремительно рванулась вперед, в сторону холмов.
Трумпис растопырил усы и поплыл следом. Рыбы шли, огибая леса густых водорослей, настороженно, внимательно высматривая, не попадется ли что-нибудь съедобное.
— С добрым утром! — вынырнув из зарослей травы, линей приветствовала красноперка. Ее задранный кверху рот был слегка приоткрыт, а оранжевые с красными пятнами глаза с издевкой поглядывали на Ауксе. Красноперка словно говорила: «Проспали, червяки уже все съедены». Ауксе это чуяла, поэтому поплыла дальше, не удостоив рыбешку и взгляда.
— Здравствуй, здравствуй, соседушка, — ответил на приветствие Трумпис, но в пространные разговоры не стал пускаться.
Красноперка выпустила несколько пузырьков воздуха изо рта, радостно плеснула хвостом и скрылась в траве.
— Не понимаю, чего пристала, щепка этакая? А ты еще болтаешь с ней! — накинулась Ауксе на Трумписа.
— А к чему нам ссориться?
— Красноперку не знаешь! Она только и знает, что сплетни разносить.
— Чем же она тебе досадила?
— А ты не знаешь! Вся заводь знает, а он один — нет!
— Говорю — не знаю, значит, не знаю, — насупился Трумпис. — В чем дело?
Ауксе замялась.
— Она пустила слух, будто у меня усы длиннее стали, — всхлипывая, проговорила она обиженно.
Трумпис чуть было не улыбнулся. Однако, заметив волнение подруги, уверенным голосом сказал:
— Я поговорю с ней. А ты успокойся, Ауксе.