Они остались, заняли ту землю, на которую никто не позарился, принялись вырубать леса, освобождать ржавую почву от камней и возделывать ее. Дома, что они построили, сравнивали с землей гуситы, шведы, королевские отряды, которые убивали, чинили разбои, грабили и топтали все на своем пути. Снова и снова приходилось им бежать в леса, возвращаться, начинать заново строительство хижин и домов, приводить в порядок вытоптанные и опустошенные поля.
Но они не падали духом, оставались на той же земле, переживали голодные годы и стихийные бедствия, неурожаи и повальные болезни; они плодили детей без счета, и из тех, кто выживал, часть заводила хозяйство рядом с родителями, а часть уходила в близлежащие города и деревушки. Некоторые из них позже потянулись еще дальше, за границы Богемии, добираясь даже до Америки, но большинство из них все же оставались, оседали где-нибудь в окрестностях, они были крестьянами, садоводами или занимались ремеслом.
Старший учитель из Вильденшверта, что в округе Ландскрона, исследуя историю родного края, натолкнулся в приходских книгах на имя первого официально записанного переселенца. Судя по этим данным, Адам родился в 1580 году. Рядом с датой смерти обозначено название его профессии — rusticus.[1]
Один из сыновей Адама родил Георга, которого мы для ясности назовем Георгом Первым, Георг Первый родил Георга Второго, Георг Второй родил Паулюса, Паулюс родил Готлиба, Готлиб родил Иоганна Венцеля Первого, Иоганн Венцель Первый родил Иоганна Венцеля Второго, Иоганн Венцель Второй с Анной Йозефой, урожденной Бюн, родил десять детей.
У нас есть фотография дома, который они построили, в котором они жили, в котором они рожали детей и умирали. Это хорошо сохранившийся деревенский дом, выше цоколя он побелен, а верхний этаж из дерева. Два окна со стороны входной двери, ведущей в маленькую, облицованную кирпичом прихожую, три окна с торца смотрят в скромный палисадник, и, наверное, много окон с противоположной стороны, которая примыкает к сараю с широкими воротами и на фотографии не видна. Можно представить за прихожей комнаты, переходящие одна в другую, и в самом конце коровник. Крыша из двух ярусов: нижняя часть, которую подпирают деревянные балки, более пологая и нависает над окнами, защищая их от ветра, а верхняя — покруче, видимо, надстроенная позже — покрыта дранкой. Перед распахнутой дверью две стершиеся каменные ступеньки, а от них узкая тропинка ведет через маленький, поросший травой насыпной холмик на улицу. Да и все вокруг поросло травой: трава окаймляет дом, растет у ограды палисадника из узких деревянных реек, трава перед сводчатой аркой ворот и у двери конюшни, где стоит деревянная повозка. На переднем плане фотографии тоже трава, а сбоку торчит деревянное дышло телеги. Перед входом растут вишни, несколько неказистых, ободранных стволиков с тоненькими веточками. Добротный дом, ему уж точно больше ста лет. Но он маленький, если сравнивать с внушительными четырехугольными дворами в других местах, — такие сравнения вообще нельзя проводить, иначе он съеживается и становится просто тесным жилищем скромных крестьян. И большой, если сравнивать его с хижинами и избушками местных жителей окрестных деревень, из простых тесаных бревен, с белеными стенами и земляным полом, часто с одной-единственной кроватью, в которой спали взрослые вместе с ребятишками поменьше, а остальные — на тюфяках, набитых соломой, на печи, на полу. Коровники без окон, стены утеплены слоем листвы на случай холодной зимы. Большой дом, если забыть все то, что знаешь о действительно больших домах, если знаешь, как бедны и скудны здесь поля.