— Золото?! Надо же, всё-таки, золото. Отчего золото не забрали? Мотив грабежа понятнее и реальнее.
— В том то и дело, что забрали больше. Забрали больше, а этой мелочи не заметили. Он незадолго мне говорил, что наткнулся на заброшенную штольню, сделал сам металлоискатель. Такой, что на самородки реагирует. Походить с таким приборам по отвалам. Золотоносные пески, породы не вымывать водой — проверять металлоискателем. При хорошем умении можно найти, что хочешь. И Пашенька нашел. Нашел миленький мой сыночек. Мы бы смогли всё изменить. Я бы закодировала Пашу от алкоголя. Снова купили бы хорошую квартиру. Паша вернулся бы на завод. Он такой умница. У него руки золотые. Он один на прежней хорошей работе делал, что другие не могли. В последний раз он принес мне деньги. Сорок тысяч!
— Немало! Пожалуй, он что-то смог найти в земле-матушке.
— Смерть нашел! Теперь эти деньги уйдут на похороны. Мужа схоронила, теперь сын… Это Любка… Она совсем башку его свернула… — И новый приступ плача парализовал мать.
— Это не Любка разум вышибла. Это алкоголь вел за руку целоваться с бедой. Последний поцелуй оказался смертельным….
— Зачем он по оврагам и штольням стал лазить? Один. В лесу неделями пропадал…
Она меня не слышала. Слова теряют смысл, когда бесцеремонно вторгается в твой пошатнувшийся уклад жизни, новая сила разрушения, которая довершает и усугубляет собственные промашки и просчёты. У Беды есть знаки, по которым она безошибочно выбирает новую жертву.
Хоронили Пашу хмурым ноябрьским днем. В стылом небе кружились редкие снежинки. Ледяной ветер подгонял огромные тучи, готовые стать снегом. Провожающих в последний путь было немного: Зинаида Аркадьевна с сестрой — тетей Клавой, я с верной и заботливой женой. И Любка с дочерью Ольгой и четырьмя испитыми личностями с коричневыми опухшими лицами, расцвеченных синяками и ссадинами.
Любка прятала глаза и жестко управляла четырьмя краснолицыми пропойцами, которые оказались добровольной похоронной командой. Всё у них как-то не срасталось: могилу выкопали узковатую, веревки, чтобы опустить гроб не оказалось.
Любка уговорила маму Паши похоронить его на деревенском кладбище, на своём фамильном месте. Здесь как будто и дешевле обойдутся похороны, и удобнее присматривать за могилой. Деревня имела примечательное название — Мурзинка, напоминая о самоцветной чашей Урала, затмившей мировые месторождения. Здесь компактно из недр окрестных земель извлечено несметное количество драгоценных камней: вишневые аметисты, великолепные изумруды, превосходящие изумруды, бывшие в короне Юлия Цезаря, знаменитые голубые топазы, изумительные рубины и сапфиры, редкие турмалины, бериллы, аквамарины… Многие уральские копи разрушены, но история их не закончена.
Пока бегали за лопатами и веревкой я осмотрел это родовое место погребения — ряд могил с одной фамилией. Здесь упокоены кровные родственники Любки: первый муж, старшая дочь, продолжением будет могила Паши, второго гражданского мужа. Кто следующий? Я глянул на Ольгу. Она улыбнулась краешком губ. Красивая девушка, но уже повязанная алкоголем.
Зинаида Аркадьевна побелела от холода и горя. Жена моя взяла её под руку и не оставляла без внимания. Тетя Клава поносила вполголоса Любку за безалаберное устройство похорон, и зачем Зина согласилась здесь предать земле сына.
Застучала мерзлая земля о крышку гроба, и вскоре вырос свежий могильный холмик. Мать обеими руками обняла памятник, гладила коченеющими ладонью холодную фотографию сыны и плакала, плакала... Всплакнула Любка и Ольга. Утерла платочком покрасневшие глаза жена и кусала губы тете Клава…
***
Прощай друг, Саня. Пусть пухом тебе будет земля. Прими, Господи, душу усопшего раба Твоего Александра в руки Свои.
***
Удрученный безвременной кончиной друга, на поминках твёрдо вознамерился объявить бессрочный личный мораторий на алкоголь, а вечером дома на письменном столе, рядом с монитором, увидел вышитые на холсте слова и заключенные в позолоченную рамку: