И он, Каспаров, косвенный виновник этого. Свидетель.
Он представлял себя на месте Клименкина. Вот он, двадцатилетний парень, сидит в камере смертников и ждет: когда? …Вот, кажется, идут за ним. Да, это за ним. И – все. Все. И ничего уже не поправишь, не изменишь. Бесполезны крики, мольбы. Умереть за идею, умереть за правду – почетно. Но тут… И люди никогда не узнают, что он невиновен, он останется в их памяти как убийца. Для настоящего преступника, ожидающего смертной казни за свои преступления перед людьми, эти часы тоже ужасны, но они все же заслуженны, и осужденный может хотя бы облегчить свою душу раскаянием. Но если ты невиновен – и все-таки погибнешь от руки правосудия, а истинные преступники будут гулять на свободе и натворят еще всякого, ты же в глазах твоих близких так и останешься преступником навечно, и никто не сможет уже…
Да, час действительно пробил. Каспаров понял: он должен лететь в Москву. Он. Это судьба. Никто не сможет объяснить лучше, чем он. Даже мать Клименкина не сможет. Мать приедет, чтобы пригласить адвоката, когда они подадут жалобу. А сейчас должен лететь он. Немедленно. В Москве разберутся, поймут. И помогут. Он был на опознании, он первым допрашивал Клименкина, он хорошо знает Ахатова, знает порядки в ЛОМе. Он все расскажет. Там разберутся. Другого выхода нет. Приговор, подписанный судебной коллегией Верховного суда Туркмении, окончательный и обжалованию в республике не подлежит. Только Москва может помочь, Верховный суд СССР.
Нелегко принять такое решение, а приняв, как же трудно осуществить! От города Мары нужно сначала лететь на самолете до Ашхабада. Оттуда – прямой рейс на Москву. А там как сложится? Неделя нужна, не меньше. И деньги на дорогу.
Помогли родственники, сослуживцы, друзья. Больше всех – дальний родственник, Юрий Тихонов, летчик. Он был на процессе, все видел.
– Лети – и быстрее, – сказал он Каспарову. – Я тебе помогу.
Сам взял билет на самолет, пришел к Виктору.
– Собирайся при мне, я знаю, что ты медлителен. Через три часа твой самолет… Машина есть, я тебя провожу.
– Как, уже? – сказал Виктор Каспаров.
В три часа ночи он был в Москве.
Сомнения, колебания, неуверенность – как портят они нашу жизнь, как лишают нас силы! Но здесь речь не о себе – речь о другом. И на самом деле о жизни и смерти. И о правде. На людей действует искренняя уверенность. В Президиуме Верховного Совета СССР Каспарова приняли вне очереди. Выслушали. Минут сорок он излагал обстоятельства дела женщине-консультанту. Просил, прежде всего: немедленно задержать исполнение приговора. Консультант заверила, что примет все меры.
– Сегодня же мы свяжемся с Прокуратурой Союза, – пообещала она.
– Я сам туда направляюсь, – сказал Виктор Каспаров.
Женщина внимательно посмотрела на него.
– Хорошо, – сказала. – Если будут трудности, звоните мне. Вот по этому телефону.
Вышел. Вздохнул с облегчением… Главное сделано, однако расслабляться рано.
В приемной Прокуратуры Союза – огромная очередь. Растерялся даже: вот оно, непредвиденное препятствие. С трудом преодолел внезапную апатию, сковавшую тело.
– Товарищи, я приехал издалека, – обратился он к людям в очереди. – Невиновному человеку грозит смертная казнь. Срочно нужна помощь, остаются считанные часы.
Люди у окошка расступились… Пропуск – в руках. Наконец – нужный кабинет. Небольшая комната, женщина, довольно молодая.
– Слушаю вас…
Начал все снова. С подробностями. Рассказывал почти два часа. Женщина внимательно слушала. Спросила, давно ли он сам работает в органах.
– Недавно, – ответил он.
– Вот видите, – сказала женщина. – У вас нет опыта. Вы можете ошибаться. Вы, например, заявляете о всевозможных экспертизах, а есть ли время на них? Ведь время работает на преступника, не так ли? Может быть, тот следователь поступил как раз правильно? В том, о чем вы говорите, слишком много теории…
– Какая же это теория! – прервал ее Каспаров. – Человека приговорили к смертной казни! Его вот-вот расстреляют. Я же не прошу вас оправдать его, я настаиваю на том, что необходимо пересмотреть дело. Я говорю о вопиющих нарушениях закона и за свои слова отвечаю.
– Хорошо, – смягчилась женщина. – Изложите все в письменном виде и принесите нам. А мы пока примем меры, чтобы задержать исполнение приговора.
Вышел, теперь еще более уверенный, что самого страшного не случится. В горле першило – слишком много волнений, слишком много слов в этот бесконечный день. С утра, вернее, с ночи – с тех пор, как ступил на землю в аэропорту Домодедово, – не ел, не пил. Только теперь впервые позволил себе немного расслабиться – выпил газированной воды из автомата… Отец был бы доволен, промелькнула мысль. Но отогнал ее тотчас. На очереди, может быть, самое главное – Верховный суд.