– Я жрец, ваше величество, – мягко ответил Диос. – А слугам этот грех отпускается особо.
Теппик прикусил губу:
– Какое варварство!
На лице Диоса не дрогнул ни единый мускул.
– Этого нельзя допустить, – заявил Теппик. – Я – царь, и я запрещаю рубить ему руку, ты меня понимаешь?
Диос поклонился. Теппик узнал поклон номер сорок девять – «Презрительный Ужас».
– Ваша воля будет исполнена, о источник мудрости. Но должен предупредить, что в таком случае этот человек возьмет дело в свои руки, простите невольную игру слов…
– Что ты имеешь в виду? – прервал его Теппик.
– Его коллеги, ваше величество, едва остановили его, когда он пытался сделать это сам. Зубилом, насколько мне известно.
«Да, я чужой в собственной стране», – подумал Теппик, пристально посмотрев на жреца.
– Понимаю, – кивнул он наконец. Потом, немного подумав, добавил:
– Тогда я хотел бы, чтобы операция была сделана как можно более аккуратно и чтобы этому человеку назначили пенсию.
– Как вам будет угодно, ваше величество.
– Хорошую пенсию.
– Разумеется, ваше величество. Золотую кисть для рукопожатий, – бесстрастно произнес Диос.
– И, может, подыскать ему какую-нибудь несложную работу при дворце?
– Работу для однорукого каменщика? – левая бровь Диоса взметнулась вверх.
– Любую, Диос.
– Непременно, ваше величество. Как вам будет угодно. Я лично проверю, где у нас не хватает рук.
Теппик сверкнул на него глазами.
– Повторяю, я – царь. И ты это знаешь, – резко сказал он.
– Это первое, о чем я думаю каждое утро, наше величество.
– Диос! – окликнул его Теппик, увидев, что жрец собирается уходить.
– Ваше величество?
– Несколько недель назад я приказал доставить из Анк-Морпорка пуховую перину и подушку. Тебе случаем не известна их судьба?
Диос выразительно взмахнул руками:
– Да, ваше величество, припоминаю. Но за последнее время у Халийского побережья появилось столько пиратов, столько пиратов…
– Наверное, те же пираты повинны и в исчезновении эксперта Гильдии Ассенизаторов и ныряльщиков?[14] – язвительно спросил Теппик.
– Да, ваше величество. Или разбойники.
– Или их унесла огромная двуглавая птица, – добавил Теппик.
– Все возможно, ваше величество, – лицо верховного жреца лучилось учтивостью.
– Ступай, Диос.
– Осмелюсь напомнить вашему величеству, что посланники Цорта и Эфеба будут ждать ваше величество в пятом часу.
– Да, да. Ступай.
Теппик остался в одиночестве, по крайней мере в таком одиночестве, которое подразумевало постоянное присутствие двух слуг с опахалами, дворецкого, двух стражников-великанов из Очудноземья, торчавших в дверях, и двух служанок.
Ах да. Служанки. Теппик так и не привык к служанкам. Скорее всего, их подбирал все тот же Диос, и, надо признать, жрец проявил отменный вкус: гладкая оливковая кожа, точеные груди, длинные ноги. Прикрывающей их наготу одеждой едва ли можно было накрыть маленькую соусницу. И вот что странно – эффект получился прямо противоположный. Служанки выглядели ничуть не привлекательнее, чем дворцовая мебель, такими же бесполыми, как колонны. Теппик со вздохом вспомнил женщин из Анк-Морпорка, которые, даже от подбородка до лодыжек закутанные в парчу, умудрялись вогнать в краску весь класс поголовно.
Он потянулся к блюду с фруктами. Одна из девушек молниеносным движением перехватила его руку, мягко отвела ее в сторону и сама взяла кисть винограда.
– Только, пожалуйста, чистить не надо, – попросил Теппик. – Кожура – самое ценное. В ней множество витаминов и минералов. Хотя, скорее всего, ты про это даже не слышала, их открыли совсем недавно. – И больше для себя добавил: – То есть шесть-семь тысяч лет назад, не позже.
В голосе его прозвучала горечь.
«Сколько времени утекает даром, – мрачно подумал он. – Сколько всего происходит повсюду – повсюду, но только не здесь. Здесь же время заносит, засыпает тебя, как снег. Словно пирамиды тянут нас ко дну, не дают двинуться с места, как те штуки в лодке – как же они называются? – ах да, морские якоря. В этой стране завтра – подогретое к обеду вчера».
Пока секунды-снежинки медленно оседали и воздухе, служанка все же успела очистить виноград.
Тяжелые каменные плиты плыли по воздуху к месту закладки Великой Пирамиды, словно кто-то прокручивал назад пленку, заснявшую взрыв. Беззвучный поток тек от карьера к стройплощадке, сопровождаемый скользящими по земле густыми прямоугольными тенями.
– Передам дело тебе, – сказал Птаклюсп сыну, стоящему рядом на наблюдательной вышке – Просто поразительно. Когда-нибудь люди будут ломать головы, как нам это удалось.
– Все эти катки и надсмотрщики с хлыстами – вчерашний день, – ответил Птаклюсп 2-6. – Выкинь их из головы.
Юный архитектор улыбнулся, но снова в его улыбке мелькнуло нечто маниакальное.
Зрелище и вправду поразительное. Поразительнее, чем следует. Он никак не мог отделаться от ощущения, что пирамида…
Он мысленно встряхнулся. Стыдно даже думать такое. На этой работе, если распустишься, того и гляди станешь суеверным.
Все вещества в своем естественном состоянии образуют пирамиды – ну, во всяком случае конусы. Сегодня утром он провел несколько экспериментов. С зерном, солью, песком, водой… нет, здесь, видимо, вкралась какая-то ошибка. Но так или иначе пирамида – это конус в чистом виде, конус, который очистился от всего наносного.
Правда, быть может, он чуточку перестарался с паракосмическими замерками?
Отец хлопнул его по спине.
– Отличная работа, – повторил он. – Знаешь, такое впечатление, что она строится сама собой!
Птаклюсп 2-б всхлипнул и закусил запястье – детская привычка, он всегда так делал, когда нервничал. Птаклюсп не обратил внимания на сына, потому что в этот момент увидел десятника, который бежал к башне, размахивая церемониальным замеряющим жезлом.
– Что случилось? – крикнул Птаклюсп, перегнувшись через ограждение.
– О учитель, идем скорее!
То, что происходило примерно посередине пирамиды, где вовсю шла отделка внутренних покоев, уже никак нельзя было назвать «впечатляющим». Скорее это внушало ужас.
14
Ныряльщик – человек, отвечающий за выгребные ямы. Профессия хлопотная, но одновременно пользующаяся большим уважением – особенно в Анк-Морпорке, где водораздел находится практически на уровне земли. Ныряльщики в Анк-Морпорке столь уважаемы, что им уступает дорогу все и вся.