Птраси задумалась.
– Это и есть домкратия?
– Да, ее придумали в Эфебе, – ответил Теппик, инстинктивно чувствуя, что почему-то должен отстаивать идеалы данной политики.
– Готова поспорить, им будет нелегко экспортировать ее, – решительно произнесла Птраси.
Солнце уже не было пылающим навозным шаром, который катит по небу огромный жук. Оно было еще и кораблем. Все зависело от точки зрения.
Со светом творилось что-то неладное. Он был пресный, как вода, несколько недель простоявшая в графине. И такой же безрадостный. Он освещал землю, но как-то безжизненно, скорее напоминая яркий свет луны.
Но Птаклюспа гораздо больше заботило то, что произошло с его сыном.
– Хоть ты понимаешь, что с ним такое? – спросил он.
Второй близнец молча покусывал тростинку, вид у него был жалкий. Болела рука: он попробовал дотронуться до брата, но раздался сухой треск, как при электрическом разряде, и пальцы обожгло.
– Попробую разобраться, – пообещал он неуверенно.
– Сможешь вылечить?
– Сомневаюсь.
– Эк его…
– Видишь ли, папа, когда мы были там, наверху… ну, когда она никак не могла зажечься… я думаю, все перевернулось… понимаешь, время – это совсем другое измерение…
Птаклюсп закатил глаза.
– Хватит с меня архитектурных разговоров, мой мальчик. Я тебя джельским языком спрашиваю: что с ним такое?
– Мне кажется, папа, он пространственно смещен. Время и пространство у него перепутались. Вот почему он все время ходит вокруг да около.
Птаклюсп 2-б попытался выдавить из себя бодрую улыбку.
– Он всегда ходил вокруг да около, – заметил Птаклюсп.
– Да, папа, – со вздохом ответил сын. – Но это было нормально. Все бухгалтеры такие. Однако теперь его постоянно заносит, потому что он перемещается не в пространстве, а во времени.
Птаклюсп нахмурился. Пусть заносит, в конце концов, это его проблемы. Но Птаклюсп 2-а к тому же стал плоским. Не как фотокарточка, у которой есть лицевая и оборотная сторона, края, а плоским со всех сторон.
– Точь-в-точь как на фреске, – нахмурился он. – Куда же подевался его объем, или как там это у вас называется?
– Я думаю, все дело во времени… – безнадежно произнес Птаклюсп 2-б.
Птаклюсп обошел вокруг сына, но плоскость так и осталась плоскостью. Он поскреб подбородок.
– Значит, он может перемещаться во времени? – задумчиво спросил он.
– Вполне вероятно.
– А как тебе кажется, может, попросить его вернуться на несколько месяцев назад и попробовать уговорить нас, чтобы мы отказались строить эту чертову пирамиду?
– Вряд ли мы сможем до него докричаться, пап.
– Хоть здесь он не изменился.
Птаклюсп сел на камень, обхватив голову руками. Вот ведь до чего дошло. Один сын – нормальный, но дурак, а другой – плоский, что твоя тень. Какая ж будет жизнь у этого плоского бедолаги? На что он теперь годится – дома грабить, вытирать снег с ветрового стекла да спать за бесплатно в гостиницах на прищепках для брюк?[23] Прямо скажем, умение пробираться под закрытые двери и читать книги, не открывая, – недостаточная компенсация за такой недостаток.
Птаклюсп 2-а плавно дрейфовал из стороны в сторону – плоский контур на фоне окружающего пейзажа.
– Можно сделать хоть что-нибудь? – спросил Птаклюсп. – Свернуть его аккуратненько, что ли…
2-б пожал плечами:
– Можно поставить перед ним какую-нибудь преграду. Кстати, неплохая идея. Это помешает тому, чтобы с ним случилось что-нибудь похуже. Он не сможет двигаться, значит, и время привстанет. Я думаю так.
Отец с сыном передвинули согбенное изваяние Шляпа, Ястребиноглавого Бога, так что оно перегородило дорогу приплюснутому Птаклюспу 2-а. Через пару минут тот, плавно колыхаясь, въехал в статую. Сноп синих искр частично оплавил бога, но движение прекратилось.
– А искры откуда? – удивился Птаклюсп.
– Наверное, просто световая вспышка. Птаклюсп подумал, что до сегодняшнего дня… нет, поправил он сам себя, – до вчерашней ночи он из всякой, даже из самой неправдоподобной ситуации умудрялся извлекать выгоду.
– Ну что ж, по крайней мере сэкономит на одежде, – произнес он задумчиво. – Будем время от времени перекрашивать его, и все.
– Пап, мне кажется, ты не до конца все понял… – устало перебил Птаклюсп 2-б.
Усевшись рядом с отцом, он стал разглядывать видневшийся на другом берегу дворец.
– Что-то там случилось, – констатировал Птаклюсп. – Думаешь, они заметили, что произошло с пирамидой?
– Не удивлюсь, если так. Она раскачивалась, как колокол.
Птаклюсп оглянулся и медленно кивнул.
– Забавно, – промолвил он. – Я бы сказал, имела место некоторая структурная нестабильность.
– Папа, это же пирамида! Мы должны были зажечь ее! Я ведь тебе говорил! Возникшие силы были слишком…
Тень упала на беседующих. Птаклюспы обернулись. Потом одновременно задрали головы.
– О-о, – сказал Птаклюсп. – Это же Шляп, Ястребиноглавый Бог…
Эфеб лежал перед ними – классической поэмой в белом мраморе, лениво раскинувшись на скалах, на берегу сияющего небесной лазурью…
– Что это? – спросила Птраси, окидывая открывшееся перед ней зрелище критическим взглядом.
– Это море, – ответил Теппик. – Помнишь, я рассказывал. Про волны и всякое такое.
– Ты говорил, что оно зеленое и бурное.
– Иногда.
– Хм.
По ее тону можно было предположить, что море ей не очень понравилось, однако, прежде чем она успела объяснить почему, до них с Теппиком донеслись разгневанные голоса. Они раздавались где-то совсем поблизости, за дюной.
На самой дюне было размещено объявление.
«Станция аксиомных испытаний» – гласил текст на нескольких языках.
Чуть пониже, более мелкими буквами было приписано: «Опасно – нерешенные постулаты».
Пока они читали объявление, по крайней мере пока Теппик делал это, из-за дюны донесся звенящий звук спущенной тетивы, и через мгновение над их головами со свистом пронеслась стрела. Верблюдок проследил ее взглядом, потом повернулся и уставился на ничем не примечательную точку песчаной поверхности.
Стрела вонзилась именно в нее.
Верблюдок определил вес своей ноги и произвел небольшое вычисление, результат которого показал, что двое сидевших на его спине людей куда-то исчезли. Дальнейшее сложение подтвердило, что вес их приплюсовался к весу дюны.
– Зачем ты это сделал? – вопросила Птраси, сплевывая песок.
– Но в нас кто-то стрелял!
– Мне так не показалось. Они ведь не знают, где мы. Зачем ты меня так пихнул?!
Теппик довольно неохотно согласился, что был не прав, и принялся осторожно подниматься по осыпающемуся песчаному склону. Снова раздались запальчивые голоса:
– Ну что, сдаешься?
– Просто мы взяли неправильные параметры.
– Знаю я, что мы сделали неправильно.
– Ну и что же?
– Мы взяли слишком мало черепах, вот что.
Теппик высунул голову из-за дюны.
Перед ним открылась большая расчищенная площадь, размеченная сложным сочетанием больших и маленьких флажков и флагов. На площади высилась пара построек, по большей части состоящих из клеток и нескольких хитроумных конструкций, назначение которых было Теппику непонятно. Посередине стояли двое мужчин – один маленький, толстый, пышущий здоровьем, другой высокий, держащийся очень прямо, с написанным на лице выражением непререкаемого авторитета. На обоих были белые длиннополые одежды, похожие на простыни. Вокруг сгрудились не обремененные одеждой рабы. Один из спорящих держал в руках лук.
Часть рабов была вооружена шестами, на концах которых шевелились черепахи, смахивающие на черепашьи леденцы.
23
Перевод, разумеется, вольный. Откуда Птаклюспу знать такие слова, как «снег», «ветровое стекло»? Любопытно, однако, что в дословном переводе «закорючка, орел, орел, чаша, волнистая линия, утка» означает «зажим для распространенного у варваров покрытия ног».