– А хорошо тут, – не удержавшись, Андрей смачно зевнул, хотя и должен уже был бы и выспаться. – Весело. Песни поют, пляшут.
Сидевший позади стражник вдруг чтото сказал узникам, громко, но без злобы.
– Он говорит – в эту пору в Матаро всегда весело, – перевел Жоакин. – Праздник урожая, да.
По случаю праздника узникам перепала крынка вина, опростав которую, оба сразу же и уснули, и проснулись лишь утром – от скрипа тележных колес и тряски.
– Поехали, – с улыбкой промолвил Перепелка.
Громов стряхнул приставшую к волосам солому:
– Слушай, Жоакин. Ты чему так радуешьсято? Надеешься на барселонское правосудие?
– Надеюсь! – подросток быстро перекрестился и чтото коротко произнес на латыни, как видно – молитву. – В Барселоне плетьми не бьют… В Барселоне сразу вешают!
– А ты шутник, как я погляжу!
Андрей усмехнулся – он и сам ценил черный юмор, тем более – столь неожиданный в устах этого забитого парня. Вообщето, Перепелка – тоже странный до невозможности.
– Жоакин, все хочу спросить – ты где учишься? В колледже?
– Да, в колледже, – юноша охотно кивнул. – Учился, у отцов иезуитов. Не здесь – в Жироне.
– В Жироне… иезуиты? Ах, ну да… у вас же католические школы есть, – молодой человек повернул голову, посматривая на показавшегося позади повозки всадника. – А что говоришь – учился. Бросил?
– Сбежал.
– Хха! – хмыкнул Андрей. – Вот уж поистине – ученье свет, а неученых – тьма. Хотя с английскимто у тебя вроде неплохо. Видать, научили.
Подросток помотал головой:
– Это не они, это дядюшка Паулу из нашей деревни. Старый рыбак. Люди говорят, он был когдато пиратом.
– Люди много чего говорят, – Громов проводил взглядом обогнавшего повозку всадника в старинном кафтане, плаще и широкополой шляпе. – Вот еще один, с карнавала. Ну с праздника.
– Да, верно – из Матаро.
Всадник обмолвился парой слов с конвоем – именно что парой, может, просто поздоровался – и пришпорил коня.
– А родители твои кто? – продолжал допытываться Андрей.
– Сирота я. Дядюшка Паулу меня к себе взял, он же и в колледж отдал…
Слово «колледж» Жоакин произносил на французский манер – «коллеж» – с ударением на последнем слоге. Ну да, каталонский – он к французскому ближе, к примеру, правильнее произносить Гауд и а не Г а уди.
– Жоакин, ты как к Гауди относишься? Саграда Фамилия – впечатляет, да! И Парк Гуэль, и дом Мила…
– Гауди? – забавно наморщив лоб, подросток отрицательно качнул головою. – Нет, я с таким не знаком.
– Не знаком?!!!
Громов не знал, что и думать. Хотя… спроси в российской провинции у подростков о… гм… ну, скажем, о Монферране или Стасове – многие ответят? Да никто! Вот и Жоакин – типичный представитель «поколения пепси» – такой же. Однако Гауди для Каталонии это все же не Монферран, и не Стасов – бренд! Ну как можно не знать?
– Ты в Барселонето был?
– Нет, не довелось покуда, – Жоакин шмыгнул носом. – Хоть сейчас посмотрю – перед смертью.
– Да что ты все заладил – «повесят», «перед смертью»! – не на шутку рассердился Андрей. – Ой, не нравятся мне твои суицидальные настроения, так и знай.
– Сеньор Андреас, – чуть помолчав, мальчишка испуганно хлопнул ресницами. – Прошу меня извинить, если я чтото не то сказал.
– Вот именно, что не то, – хмыкнул Громов. – Ладно, проехали.
Андрей вспомнил, как когдато давно, еще будучи студентом, подрабатывал учителем в средней школе в Кировском районе СанктПетербурга, точнее – в Ульянке. Так очень многие из тамошних детей были, скажем, на Невском, очень и очень редко, а Эрмитаж не посещали никогда, да, похоже, и не собирались. Зачем? Зато вот с «автовскими» подраться – это другое дело, это уж – завсегда.
Здесь – то же самое, подростки везде одинаковы.
– Ты, Жоакин, спортом какимнибудь занимаешься? Ну там, бегом, плаваньем?
– Плавать да – умею, дядюшка Паулу научил, царствие ему небесное. И бегаю вроде быстро… правда, вот сейчас не убежал.
– Быстро, говоришь… А сотку за сколько сделаешь? Что ты так смотришьто? Лаадно, уж вижу, какой ты спортсмен. А музыку какую любишь? Блюз, хевиметалл – как все здесь? «Маго де Оз», «Аваланч», «Тьерра Санта»… «Барон Рохо».
– Барон Рохо?! – В темных глазах парнишки вдруг промелькнул самый настоящий ужас. – Это плохо – Красный Барон! Говорят, его корабль – проклят. Ой… вы ж, сеньор, оттуда.
Громов замахал руками:
– Да ну вас, с вашими проклятьями, к черту!
Ночью Андрей спал спокойно, без сновидений, уснул сразу же, как только остановились на какомто лугу. Устал – путьто оказался утомительным, все ж таки трястись в телеге – отбить все бока! О том, почему его доставляли в Барселону столь странным образом, молодой человек уже даже не думал – к чему зря теряться в догадках, ведь скоро – уже очень скоро – все разъяснится, и…
А если все же…
Закусив губу, Громов глянул сквозь прутья решетки – они снова ехали по пыльной дороге и, судя по всему, должны были вотвот добраться до места назначения. А никакой городской агломерацией пока чтото даже не пахло! А ведь должны уже были бы пойти городкипригороды – Бадалона, Монгат…
– Бадалона? – переспросил Жоакин. – Сейчас попытаюсь спросить у возницы – он почемуто кажется мне добрее других стражников.
Парень прополз по клетке вперед и чтото тихо спросил. Потом обернулся:
– Бадалону проехали. Давно уже. А Барселона – сразу за тем поворотом. Возница сказал – увидим.
– Да уж не проглядим – точно.
Громов с усмешкой всмотрелся вперед, ожидая вотвот увидеть вздыбленный вечной эрекцией небоскреб – Торре Акбар, развязку линий метро, крепость на горе Монтжуик, порт с башней подвесной канатной дороги…
Ничего этого за поворотом не оказалось! Нет, порт был, и Готический квартал оказался на месте, но все остальное… Где башня Акбар, где отель «Вела» – «Парус», где, наконец, Саграда Фамилия? Кругом какието крепостные стены, старинные дома, брусчатка… если что и было знакомое, так это кафедральный собор Святой Эулалии да – как раз проехали – церковь Марии Морской. А… а… пляжи? А колонна Колумба? Еето куда спрятали? Наконец – автомобили, автобусы «Барселона бастуристик» – онито где?! И люди… всадники… опять в этих дурацких кафтанах, а коекто – и в париках! А вот рядом прогрохотала карета, запряженная шестеркой гнедых! Самая настоящая карета. Как и корабли в порту… Парусники!
Значит, что же… значит, те мысли, они оказались правдой? Но это же невероятно!
– Послушайка, Жоакин, – холодея, спросил Громов. – А не помнишь ли ты, какой сейчас год на дворе?
Мальчишка неожиданно рассмеялся:
– Чего ж не помнитьто? Это я про число не скажу – счет дням потерял, а год нынче обычный, тысяча семьсот пятый от Рождества Христова.
Глава 3
Осень 1705 г. Барселона
Обухом по голове!
Тысяча семьсот пятый год! И тогда все сходится, тогда все, что творится кругом, – логично, а вот он, Андрей Громов, здесь, в этом мире – чужой, чужой абсолютно. И мир для него – такой же чужой. Невероятно, но факт! Иначе как объяснить все? А вот только так и объяснить – провалом во времени. Господиии… Да как же так вышлото?
Корабль этот, «Красный Барон» – с него все началось. Действительно – проклятый, прав был литовецофициант… Или латыш. Ах, ну да – рижанин, впрочем, какое это теперь имеет значение? Черт побери! А как же Влада? Она что – тоже гдето здесь, в этой проклятой эпохе? Хм… Жоакин Перепелка ни о какой странной девушке не рассказывал. Так ведь Андрей его и не спрашивал, не думал даже, что все окажется так! А теперь и не спросишь: в просторных подвалах крепости на горе Монтжуик «сообщников» разделили, поместив порознь. И Громова с утра уже вытащили на допрос – и здешний следователь (или как он там официально именовался) отнюдь не выглядел простофилей, несмотря на огромных размеров парик и кафтан с серебряными пуговицами.