10
Шторм
Август 1672
Пиратский бриг «Черная пантера»
Виразон стоял на капитанском мостике, опершись согнутыми в локтях руками о перила. Сияющая гладь моря простиралась перед ним, утреннее солнце освещало до блеска отдраенную палубу и воздушные облака белых парусов. Ветер был слабым, но стабильным, и бриг мягко двигался по поверхности моря, разрезая килем воду, ласкающую дно и бока. Виразон никуда не торопился. Он наслаждался плаваньем, наслаждался ветерком, развевающем его черные локоны. Он наслаждался опьяняющим чувством свободы, охватывающим его всякий раз, стоило только выйти в море. Свобода и независимость. Блаженное одиночество. Свобода…
Обычно да, но сейчас… Доменик задумался, вспомнив о Памире. С ее появлением он почему-то чувствовал себя на корабле немного скованно. Отдавая приказ, он часто ловил на себе ее таинственный взгляд, и это не всегда нравилось. Кандийка была слишком умна, слишком проницательна. Виразон не привык к общению с такими женщинами, и она заинтересовала его. Давно. Не просто заинтересовала… Он даже взял ее на корабль! Безумие. Всего два раза она до этого была на «Черной пантере», всего два раза, но он запомнил ее, более того, он зачем-то взялся за устройство ее будущего. Виразон, конечно, иногда помогал людям (отправиться на тот свет, например), но в таком масштабе – никогда. И не имел особого желания повторить подобное. Пират сразу почувствовал, что она не такая, как те, с кем он был вынужден общаться. Она была слишком умна для женщины, особенно такой красивой…
Недолго нежность продержалась в его давно уже разучившемся любить и привязываться сердце. И теперь он, кажется, искренне не понимал, что молодая красавица делает рядом с ним. Пытался испортить ей жизнь едкими замечаниями, но Памира выносила колкости с завидной стойкостью и порой даже довольно-таки изощренно мстила, когда они оставались наедине.
Доменик вздохнул и выпрямился. Странно болела голова. С чего бы вдруг? Последний раз она напоминала о себе лет двадцать назад, когда она полез за братом на дерево, но поскользнулся и упал вниз. Приземление было абсолютно лишено мягкости, он чудом себе ничего не сломал, сумев сгруппироваться и упасть правильно.
Он мысленно улыбнулся воспоминанию. Мишель… Герцог тоже как-то свалился с дерева, только тогда он был маленьким, но ему повезло меньше: он сломал нос. Ничего, живой. Последствия травмы почти невидны, она не изуродовала лицо герцога, прошла незамеченной. По крайней мере, Мишель вскоре забыл.
Неподвижный синий взор был обращен куда-то к морю. Капитан выглядел статуей. Матросы, привыкшие уже к черной меланхолии пирата, не обращали внимания, старательно занимаясь своими делами. До пункта назначения – дней шесть, а там после небольшой передышки снова в путь. Куда, Виразон пока не сказал. Вряд ли он сам знал, вряд ли он даже думал об этом. Он был увлечен красавицей кандийкой. Увлечен до такой степени, что взял ее на корабль, что согласился отвезти ее во Францию. Несокрушимый айсберг начинал превращаться в человека, и команда была этому несказанно рада. Она была готова носить Памиру на руках в знак благодарности, поэтому обращалась с ней почтительно, и никто не позволял себе ничего лишнего. Странное поведение для пиратов, даже для пиратов Виразона. Памира принимала это как должное, чувствуя себя особенно защищенной под присмотром знаменитейшего человека Средиземного моря. Не без основания… Но на матросов она особого внимания не обращала, хотя среди них были и люди, имеющие вполне приятную, если так можно выразиться, говоря о пирате, внешность.
11
Доменик всего этого не знал. Может быть, догадывался, но явно не обращал внимания.
Резковатым движением головы он отбросил волосы за плечи.
«Ты же знал, кто такой Фаратон. Почему не открылся еще на аукционе?» – вспомнил он вопрос Памиры. В самую точку попала, ведьма. Ведьма… Если бы мог, он бы ее возненавидел. Не мог. Не хотел. Почему? Ответов нет.