− Брат, - Лермон замялся, - если ты скажешь, что любишь эту восточную ведьму, я не поверю!
− А что, ее так сложно полюбить? – еще один камушек нашел свое место на дне оврага.
Герцог посерьезнел. По лицу Доменика, как всегда, нельзя было определить, о чем он думает. Шрам полностью зажил, и оно вновь превратилось в маску. Только взгляд был почти таким же пустым и постаревшим, как после Бастилии. Что-то действительно произошло, только что?
− Ты пугаешь меня, брат. Я тебя не узнаю…
− Можно подумать, ты меня знаешь… Оставь это, Мишель. Зачем ты меня искал?
− Диана.
Тореаль проявил интерес.
− Что-то случилось? Как она?
Лермон опустил глаза, скрывая от брата те истинные чувства и эмоции, которые разрывали его сейчас. Герцог выглядел так, как человек, который с огромным трудом принял какое-то решение, и теперь не знал, что с этим делать.
− С ней все в порядке. Не мог бы ты хотя бы сегодня присоединиться к ужину?
− Для чего?
− Оставь этот фарс, Доменик! – не выдержал Лермон. – Ты же прекрасно видишь, как девочка к тебе относится!
Граф вздохнул.
− Я сделаю то, что ты просишь, хотя, прости, я не понимаю, зачем это нужно тебе…
− Я просто хочу еще хотя бы раз увидеть на твоем лице искреннюю улыбку.
108
В Шато.
Весна 1673. Шато-Лермон
− Ваша светлость! – в дверях появился лакей. − К вам женщина из местных, госпожа Форжерон.
Анри-Мишель встрепенулся.
− Форжерон? – переспросил он, откладывая бумагу, которую читал перед приходом управляющего.
Доменик стоял у окна, сложив руки на груди, и вглядывался в бесконечные дали поместья Шато-Лермон, издревле называемого просто Шато. Диана сидела в глубине кабинета, в изящном кресле работы известного парижского мастера прошлого века. Она что-то вышивала, тихо напевая мелодичную песенку себе под нос. Мадемуазель де Картафер никак не отреагировала на появление лакея, зато Тореаль оторвался от окна и внимательно посмотрел на слугу, затем на брата.
– Форжерон? – повторил герцог. – Что ей нужно?
– Не могу знать, ваша светлость, – с поклоном ответил лакей. – Прикажете звать?
Доменик де Тореаль вновь кинул взгляд на брата, еще более вопросительный, чем первый.
– Должно быть, это…
– Марселина Форжерон, – кивнул Анри-Мишель. – Не иначе как она. Удивительно, что привело ее? Впрочем, сейчас узнаем. Зовите, Франсуа.
Лакей скрылся за дверью.
– Ты не хочешь встречаться с ней, Доменик? – спросил герцог брата, отделившегося от оконной ниши и принявшегося ходить по комнате.
Тореаль равнодушно пожал плечами. Диана прервала свою работу и внимательно наблюдала за этой мизансценой.
– Господа, мне уйти? Если дело серьезное…
– В этом нет необходимости, Диана, – бодро ответил Мишель, – если только господин де Тореаль не возражает…
– Не возражаю, – высказался Доменик и нахмурился. − Что за привычка, герцог, во всем искать подвох?
Марселина… Он почти забыл про нее. Забыл про те эмоции, которые она вызывала в нем много лет назад, забыл… Как он мог забыть?
Звездная ночь, поместье, утонувшее во мгле, старая рига за мельниковым хозяйством, лунный свет, проникающий сквозь щели в крыше, и юная девушка…
Вернее, сейчас она казалась ему юной, тогда же пятнадцатилетний виконт краснел и смущался от вида ее обнаженного тела, подставленного лунным лучам, от ее нетерпеливых, нежных и тоже чуть смущенных жестов, от собственной юношеской прыти и неосторожности.
Марселине исполнилось девятнадцать. Для Доменика она тогда была всем – любовницей, матерью, звездой, любовью. Он готов был на все ради нее, своей единственной. Конечно, вскоре туман, застилавший его взор, рассеялся, но той ночью в старой риге он еще верил в любовь и преданность в их искреннем первозданном значении.