– Какой же вы жестокий, Лермон, – Диана в отчаянии заломила руки, отвлекая его от невеселых мыслей.
– Сударыня, вы напрасно меня проклинаете. Я лишь делаю то, что считаю должным. Мне приходится быть грубым и циничным, и за это я нижайше прошу вас простить меня.
– Но что? Почему Марселина? Почему она пришла сюда?
– Отдать бумаги и расписки, сударыня. Это истинная правда.
– Так она действительно уезжает в Нант?
– Совершенно точно, сударыня.
– О, Боже!
Диана заметалась по гостиной, куда они только что вошли.
– Зачем вы оставили Доменика с ней? – повторила она вопрос, замерев посреди залы.
− Им есть, о чем поговорить. И…
«И мне не хотелось оставить тебя в одиночестве». Мишель замер напротив нее, сложив руки на груди. Он по-прежнему улыбался, но в глазах бушевала буря. Диана не видела сейчас его взгляда, не понимала его и не хотела видеть. Вновь очарованная Домеником и сходящая с ума от запретного желания быть с ним, она забыла собственные чувства, так неаккуратно проснувшиеся на море. Сейчас она не помнила, что ее брат когда-то благословил ее отношения с Лермоном. Не помнила ничего, грезя о синих глазах и надеясь увидеть гордого графа сломленным и покоренным ее красотой.
− Успокойтесь, Диана. Вам незачем так переживать, присядьте.
Картафер замерла. Герцог словно внезапно постарел. Он тяжело опустился в кресло и закрыл глаза. Что-то кольнуло в груди, но она отогнала это чувство.
Сейчас ей казалось, что она любит Доменика. Последние дни он был почти ласков с ней. Учтиво спрашивал, как она спала, как ей поместье, предложил посетить Тореаль. Ей казалось, что в его душу приходит весна и час ее триумфа близок. Она теперь грезила о поездке в его имение. А некогда желанное присутствие Лермона почти раздражало. Он стал ей неинтересен. Или ей казалось, что чувства ушли.
Диана всегда строила замки из песка. Недолговечные, но желанные.
Лермон же в свою очередь думал, что Диана любит Доменика. Второй раз потерять доверие брата из-за женщины он себе позволить не мог…
− О чем они говорят…
− Спросите об этом у господина графа.
Диана зло отмахнулась от него.
− Что вы говорите, Мишель, какое я имею право…
− Так получите это право.
С этими словами он встал, поклонился и покинул комнату. Диана не нашлась с ответом.
Анри-Мишель застал Доменика в кабинете у окна, в той же задумчивой позе, что и до появления Марселины. Тореаль провожал взглядом пересекающую двору фигуру.
− А она изменилась, Мишель.
− Ты тоже братец, не обольщайся.
− Не изволишь объяснить, зачем ты оставил нас наедине? – Доменик обернулся, подозрительно смотря на брата.
− Подумал, что вам есть, о чем поговорить.
− Не думаю. Она оставила документы мне. Хотела что-то сказать, но… Это пустой разговор, Мишель. Меня больше интересует д’Обри.
Лермон сел, мгновенно посерьезнев.
− Прости меня, Доменик. Но я предупреждал, что у Бательера длинные руки. И он тебя в покое не оставит.
Граф пожал плечами.
− Мне стоит об этом думать только до тех пор, пока я нахожусь на территории Франции. А я очень надеюсь, что это не продлится долго.
− Я думаю, у Бательера руки длиннее, - отметил Мишель.
– Я не хочу больше ни видеть этого человека, ни слышать о нем и обо всем, что с ним связано, – процедил Виразон сквозь зубы.
Анри восхитился. Брату сейчас не хватало маски и штурвала. И, дай Бог, в этом состоянии он боролся бы с бурей, а не с человеком – живое существо не выдержало бы энергии, исходившей от пирата. Но Фаратон в долгу не остался.
– Памира?
Виразон промолчал.
– Так или иначе, графиня де Бательер осталась в Париже, – заключил Анри-Мишель. – Если ты сам хочешь поразмыслить над этим вопросом, я не стану тебе мешать.