Выбрать главу

– И давно ты меня ждешь? – проговорил он, сбрасывая мокрый и холодный камзол на стул.

– С тех пор, как начался шторм.

Виразон удивленно замер и поднял голову, в упор глядя в темноту, в которой где-то стояла она.

– С утра?

– Бриз…

Усмешка пирата на мгновение стала веселой. Он посерьезнел, решил уйти от опасной темы:

– Ты украла у меня ключ, – строго сказал он.

– Я не крала! – с вызовом бросила Памира.

– Почему ты мне лжешь? – спокойно продолжил он, запустив пальцы в мокрые волосы, встряхивая их, чтобы сбить влагу.

– Бриз! Почему ты такой сердитый, недоверчивый и… и мокрый?!

Она подошла к нему и положила руки ему на плечи. Странно, она казалась такой маленькой, хрупкой, слабой… Но Виразон слишком хорошо знал ее натуру, чтобы поверить в эту показную слабость, чтобы купиться на игру.

– Памира, отвечать вопросом на вопрос нехорошо, – с несвойственной ему мягкостью сказал Доменик, сверху вниз глядя на кандийку.

– Да, но ты только и делаешь, что задаешь вопросы! – она ударила его кулаками по груди. – Не могу же я, право, все время отвечать! Я не крала твой ключ. Я его взяла… на время.

При этих словах Доменик с насмешливой выразительностью приподнял бровь, продолжая выжидательно смотреть на Памиру. Глаза привыкли к темноте, и теперь он отчетливо видел ее силуэт и даже черты лица.

– … он лежал на столе. Я же не вытащила его из твоего шкафа!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16

– Не хватало еще, чтобы ты лазила по моим шкафам, – в противовес ей его голос был спокойным и, что удивительно, не холоден, хотя строг.

Памира отступила на полшага. Она была рада тому, что он пришел. Весь день в каюте в сердце сражающегося со стихией корабля не пошел ей на пользу. Что-то давило и ныло внутри, а она не могла понять, что. Но появление капитана отогнало невеселые мысли прочь. И пусть он пытался показать, что злится или недоволен – она была рада ему, как никогда.

– Не сердись, Бриз, я же знаю, что ты сердишься только для вида. На самом деле ты рад, что я пришла!

Виразон усмехнулся снова – сложил руки на груди и оперся о стол, чуть отклонив корпус назад. Снова играет. Строит из себя маленькую девочку, надеется найти в нем поддержку. Играет… Интересно, ее забавляют опасные игры с ним? На что она его провоцирует?

– Опять прочла мои мысли, колдунья? Но я же не давал тебе руки.

Она улыбнулась. Доменик не мог видеть ее улыбки на таком расстоянии – почувствовал, как тепло она заиграла на губах кандийки.

– Чтобы понять это, мне не нужна твоя рука, – приблизившись, она провела ладонью по его волосам, стряхивая с них соленые капли. – Достаточно взглянуть в твои глаза.

– Ты не можешь видеть моих глаз, Памира, здесь темно, – мягко возразил он.

– Чтобы видеть, не нужен свет. Я чувствую твой взгляд. Такой острый, холодный и выжидающий. И нескромный!..

Она резким движением оттолкнула его и отвернулась, бросив тоном обиженного ребенка:

– Ты не на аукционе, чтобы так меня рассматривать.

Виразон рассмеялся. Принужденно, но сумев придать смеху естественность. Он выпрямился, повернулся к столу, взял перчатки, в беспорядке валявшиеся на его поверхности, и положил их обратно, но уже аккуратно. Взглянул на подсвечник, стоящий рядом. Свечи не зажег...

Памира не могла больше выносить его молчание. Она полусела-полуупала на диван и подняла голову, разглядывая силуэт пирата, уже повернувшегося к ней лицом.

– Ты хочешь, чтобы я сказала вслух, зачем пришла? Ты хочешь, чтобы я произнесла это?! Какой же ты бесчувственный, капитан. Как же ты любишь… поиграть на нервах!

Молчание.

Она встала и подлетела к нему.

– Я поговорить хотела…

– Говори, – спокойно прервал он, на самом деле далеко не такой равнодушный, каким обманчиво прозвучал его голос.

Памира молчала, упираясь ладонями ему в грудь.

– Пират!

Она готова была высказать все, что думает о нем, но слова замерли где-то внутри, не успев родиться. Вынуждаемая подчиниться, она ответила на поцелуй. С удивлением Памира поняла, что больше не хозяйка себе, едва почувствовав его руки, обнимающие ее за талию. Горячие руки. И холодную ткань мокрой рубашки, прилипшую к его груди. Под ней гулко билось его сердце, а в ее крови, кажется, начинался настоящий шторм.