- Зачем?
- Ради сына… - ее голос прозвучал глухо, надтреснуто. Волнуется, пытается сдержаться?
- Ты решила остаться во Франции?
Памира перевернулась на живот и посмотрела на пирата снизу вверх. Роскошные волосы упали на изящную спину кандийки, обрамляя лицо, скользя по плечам и падая на простыню. Молодая женщина была серьезна, ее пальцы сплелись между собой, сцепившись со странной силой. Она скрывала какую-то эмоцию. Или боль.
- Я решила остаться с сыном, Доменик.
- А для чего титул?
Казалось, Виразон решил повеселиться. Он чуть наклонил голову, чтобы было удобнее смотреть ей в глаза. Его лицо сейчас было похоже на лукавую маску. Пират улыбался, но улыбка эта не касалась глаз, в которых горел незнакомый Памире огонь. Она не так часто чувствовала собственную слабость, но сейчас поняла, что заигралась. Тупая боль где-то в низу живота, мучавшая ее последние минуты, неожиданно усилилась. Памира задохнулась от нахлынувшей волны и упала на простыню, так и не найдя в себе сил ответить. Испуганный взгляд, словно ждала от него какой-то помощи. Ее губы дрогнули, словно она хотела что-то прошептать, но новый приступ боли не позволил.
18
Виразон подхватил ее на руки. Лицо кандийки залила бледность, глаза были плотно закрыты, на нем застыла гримаса страдания. Памира не отозвалась, когда он тихонько позвал ее. У нее не было сил на слова. Она вряд ли сознавала, что вновь оказалась в объятиях пирата. Боль стала почти невыносимой. Казалось, кто-то клещами вытаскивает что-то из нее, разрывая тело. Она закусила губу, сдерживая стон, выгнулась, то ли стараясь освободиться, то ли наоборот, умоляя пирата быть с ней.
Бриз аккуратно уложил ее на спину. Руки молодой женщины были прижаты к низу живота. Нахмурившись, Виразон соскочил с кровати и вернулся со своим ларцом, в котором хранил медикаменты. Освежающий компресс не повредит. Памира любила его травы. А он хорошо знал их действие – получше любой нюхательной соли.
Быстрыми, точными движениями, он разрезал бинты, достал какую-то мазь. Набросив халат, ненадолго вышел из каюты, чтобы приказать матросу принести кипяток. Привычное спокойствие теперь было показным.
Выставив вон притащившего кипяток матроса, он быстро приготовил отвар.
Памира лежала, вздрагивая, сжимая левой рукой простыню и кусая губы. Она не открывала глаз и по-прежнему не отзывалась, когда пират звал ее. Впервые Доменик видел свою колдунью в таком состоянии. Даже тогда, на турецком судне – она была сильнее.
Впервые с тех пор, как оказался на море, почувствовал острое беспокойство за другого человека.
Пират привык в любой ситуации оставаться спокойным, даже невозмутимым. Он знал, что это вечное равнодушие способно сбить с толку врагов и дать необходимое, жизнеопределяющее на море преимущество. И даже сейчас его лицо не выражало ровным счетом ничего. Виразон сел на край кровати и внимательно осмотрел Памиру. Он заметил, что с ней что-то не то, но опрометчиво списал все на волнение перед разговором (наверняка она готовилась, планируя, что и как сказать, а заодно и накручивая эмоции). Необыкновенная бледность, зажатость, напряженные руки и лицо – да, он мог бы догадаться, что ее что-то беспокоит, помимо него. Эгоист! Он же мог помочь ей раньше!
Руки пирата, подрагивая от волнения, смочили бинт в отваре и аккуратно положили его на лоб женщины. Памира отозвалась стоном. Ее лицо вновь исказилось, зубы на мгновение показались в болезненном оскале, но кандийка тут же закусила губу, сдерживая очередной стон. Или крик. Рука, сжимавшая простыню, метнулась к животу. Взгляд скользнул вслед за ней – и остановился на постепенно увеличивающемся красном пятне у ее бедер. Виразон побледнел. Пожалуй, сильнее, чем его пациентка.
Нервные, длинные пальцы смочили тряпицу в отваре, прошлись по телу кандийки, смывая кровь. Отточенные, методичные движения. Но странная боль в синих глазах.
Он повернулся к столику, чтобы приготовить какой-то новый отвар, и вскоре по каюте разнесся терпкий, чуть горьковатый аромат. Оставалось только радоваться, что он методично пополнял свои запасы снадобий и трав. Аккуратно приподняв голову кандийки, он буквально влил в нее несколько глотков отвара. Женщина закашлялась, но все-таки успела проглотить лекарство. Она бредила. Что-то бормотала, повторяя его имя. «Доменик». Все реже называла его прозвищем «Бриз» в последнее время, но при этом вспомнила про первое имя. Странно.