37
Экипаж остановился. Бательер вышел из него и, постояв несколько минут, собираясь с мыслями, направился в сторону главного входа. Король был здесь – это чувствовалось по оживлению, царившему в Версале, делавшему комплекс похожим на огромный муравейник, по количеству людей, встречавшихся графу на пути. И со всеми одно и то же – сухой кивок, и все. А с ним и не пытались заговорить: Бательер появился в Версале в неурочное время, значит – с докладом к королю, если с докладом, значит дело важное, если дело важное, значит, начальника тайной полиции лучше не трогать.
Максимум минута понадобилась графу, чтобы изложить королю суть дела. Людовик остался доволен. И в свою очередь «обрадовал» Бательера, заявив, что уезжает в Фонтенбло. А уже пред тем, как графа отпустить, обронил:
– Поиски м-ль де Картафер, Бательер, вы не бросайте.
Граф молча поклонился. Лично он был убежден, что Диана давно мертва, но уверять в этом короля не хотел. Даже в нашей скупой жизни всегда есть место для чуда. Тем более, пока у него нет весомых, неоспоримых доказательств, что дела обстоят именно так, как он считает. Так что он будет молчать.
Людовик внимательно на него смотрел. Этот умный и сосредоточенный человек был приятен королю. Может, потому, что Бательер был предан ему и стране всецело?..
Граф снова поклонился и вышел из кабинета. Не пятясь, как большинство придворных, – не теряя собственного достоинства и вместе с тем с подчеркнутой вежливостью. Людовик проводил полицейского доброжелательным взглядом. Он не чувствовал себя задетым, хотя никто, кроме этого господина, подобной свободой не пользовался.
Готье сел обратно в экипаж, опустошенный и расстроенный. Он впервые чего-то не знал и не понимал. В самом воздухе, душном, неприветливом перед надвигающейся грозой, скользнуло предчувствие чего-то необычного. И дело не в непогоде. В самое ближайшее время непременно произойдет что-то необыкновенное, и оно выбьет размеренную жизнь столицы из проезженной, приевшейся колеи.
Бательер неспокойно дремал, усталость наконец-то взяла над ним верх. И только это уже выглядело странно…
Дальше - больше. В Бастилию он смог попасть только через три дня. Какая-то суета, непоследовательность. Готье устал от непонятливости своих подчиненных. Даже шпионки в эти дни занимались только тем, что строили своему начальнику глазки.
Поэтому, почувствовав на себе тяжелую, густую тень старой тюрьмы, он даже не поверил, что добрался до нее, хотя теперь у него появился еще один повод: Камбале жутко упорствовал. На всех допросах упрямо именовал себя маркизом де Маленом, и даже жесткие, скорее, жестокие пытки ни к чему не привели – заключенный настаивал на своем. Кроме того, Бательеру доложили, что во время ареста обвиняемый яростно сопротивлялся, что Энельем погиб от его руки. Это полицейского насторожило: Камбале не представлялся человеком, способным нанести ответный удар. Так что Бательеру пришлось отложить все свои дела и приехать в Бастилию. Он знал в лицо и заговорщика и Малена, так что… Кроме того, хотелось кое-что уточнить у коменданта.
В тюрьме и сам воздух был другой, и даже Бательеру стало не по себе, когда за его спиной закрылись ворота. Отсутствие жизни и движения – вот она, Бастилия.
– Ваша милость, вы от него ничего вразумительного не добьетесь, – с сожалеющим видом проговорил комендант.
Бательер изобразил удивление.
– Почему? – кратко, как всегда, когда общался с людьми нижестоящими, спросил он.
Комендант смотрел ему прямо в глаза, видимо, не очень-то за себя беспокоясь: начальник тайной полиции? а бог с ним, ничего он не сделает. Он здесь по другому поводу.
– Он без сознания, ваша милость.
38
– Почему? – Готье нахмурился.
– После последнего допроса впал в забытье. Так что со вчерашнего вечера в себя не приходил.