– Он жив хотя бы?
Комендант возмущенно покраснел:
– Ну что вы, ваша милость, конечно, жив. Вы не доверяете нам? Не так он слаб здоровьем, чтобы сломаться после трех допросов. Его осмотрел доктор, что ничего страшного в этом…
Движением руки граф остановил начавшуюся пылкую речь.
– Я не вам лично не доверяю, я вашим палачам не могу доверять, – задумчиво проговорил он. – Мне он нужен живым – раз. Во-вторых, я все-таки хочу его увидеть.
Комендант согласно закивал и звоном колокольчика вызвал стражника:
– Проводите господина графа.
Готье встал.
– Как? Разве вы не идете со мной?
– Если ваша милость пожелает, я пойду с вами, – проговорил он тоном, в котором явно чувствовалось, что он сдвинется с места только в том случае, если его милость очень пожелает.
– Пойдемте, – коротко сказал Бательер.
Несчастному коменданту ничего не оставалось делать, как встать из-за стола, за которым он сидел, и понуро проследовать вслед за помрачневшим начальством.
Стражник открыл дверь, приглашая высокопоставленного гостя пройти. Почему-то с замершим сердцем граф переступил «порог» этой небольшой темной камеры. При таком освещении трудно было что-то разглядеть, но приученные глаза Бательера быстро привыкли к темноте, и он смог осмотреться – и поразиться тому, что увидел. Больше чем поразиться…
Это был маленький каменный мешок, жутковатого вида и совсем не предназначенный для содержания тут человека. Какая-то койка, скорее, похожая на нары, стояла у стены, рядом с ней деревянный грубо сколоченный стул и какое-то подобие стола.
На спрашивающий взгляд Бательера комендант ответил, довольно небрежно пожав плечами:
– Он заговорщик.
Граф отвернулся и посмотрел на кровать, чувствуя, как неприятно взволнованно бьется сердце. На нарах лежал, вытянувшись во весь рост, скорее, молодой мужчина. Темноволосый, резкие, тонкие и ожесточенные болью черты лица. Сжатая в кулак рука лежит на груди. На нем – еще некогда хорошего качества и изящный, а сейчас в багрово-коричневых пятнах (кровь!) и во многих местах рваный костюм. О, это был не Камбале. Это был Мален. Готье не сомневался. Он подошел, почему-то желая рассмотреть заключенного поближе. Вблизи он был «немного» другим: несмотря ни на что губы сжаты в твердую складку, - высокий лоб ясен и чист, лицо холодно и отчужденно. Было сразу видно, что это человек привык повелевать. Только непонятно, кем. Готье внимательно всматривался в это знакомо-незнакомое лицо. Вдруг Мален открыл глаза. В них вспыхнули гнев и удивление, когда он увидел Бательера. Тот от неожиданности отступил назад. Комендант напрягся, стражник выступил вперед, готовый в случае чего закрыть собой Бательера и обезвредить заключенного. Маркиз де Мален сел на том, что нормальный человек кроватью бы назвать не решился. Он молчал, хмуро глядя на Готье. А граф почему-то чувствовал себя не в своей тарелке под этим пристальным ледяным (таких нечеловечески холодных глаз он еще не видел) и, что странно, неподвижным, немигающим взглядом змеи.
39
Бательер не выдержал: он развернулся, стремясь вырваться из этого мешка, и остановился только у самого порога, чтобы в последний раз взглянуть на Малена. Маркиз стоял, повернувшись лицом к небольшому зарешеченному окну. Весь его вид, вся его фигура, вся его поза выражали пренебрежение и (может, Бательеру лишь показалось?) равнодушие к происходящему.
Граф зло развернулся и вышел, с неизменным наслаждением услышав скрежет замка: Мален остался в камере. Что-то было в этом человеке… подозрительное.
Полицейский «знал» его уже несколько лет, хотя Мален и появлялся при дворе не так уж часто. На все вопросы типа где он пропадает, маркиз непринужденно отвечал, что путешествует. Ему верили. К слову, доказательства у него тоже были. И свидетели, и вещи, привезенные им из дальних стран. Оставалось удивляться, почему Мален не идет на королевскую службу – этого очень активно добивались практически все придворные. Служить королю и получать за это «определенные большие деньги», практически ничего не делая. Маркиз не гнался за должностями, никогда не пытался какую-нибудь из них перекупить. Этого в Версале понять не могли.