– Граф, вы же понимаете, что там пираты – это, по сути, правители. Не иметь связей с ними – не жить там в таких условиях, в которых жила я.
Бательер снова улыбнулся ей, словно подбадривая и предлагая продолжить начатый монолог, но Анна замолчала, не стремясь открывать своей души перед незнакомым человеком.
– Безусловно, сударыня, но, скажите, кто лучше вас может знать то, что на самом деле творится на острове? Кто лучше вас может мне рассказать о тех вещах, которые не касаются политики?
– И вы скажете, что вам это интересно? – она с сомнением посмотрела графу в глаза.
– Мне интересно очень многое, сударыня. И, к сожалению, я осведомлен в полной мере только о том, что творится у меня перед глазами. О море я не знаю практически ничего. А что и знаю – это только домыслы, догадки людей, бывавших там, но слепых. Вы же…
Анна смотрела на него завораживающим, бархатным, немного печальным взглядом. Она устала от лишнего напряжения. Граф, видимо, заметил ее состояние, но не предпринял никаких действий. Он не верил ей. Сейчас он размышлял о том, как бы вытянуть из нее необходимую информацию так, чтобы она рассказала добровольно. Пока это не представлялось возможным. А разговаривать с ней в Бастилии не было причины. Пока что. Но если он до чего-нибудь докопается, если расследование, уже запланированное им, принесет результат…
Бательер посмотрел на нее с сожалением. Так не хотелось губить ее красоту, молодость, ее будущее… О, Бог, почему он задумался о таких странных вещах? Был еще способ узнать все. Простой, но кардинальный. Можно было приблизить ее к себе. Насколько это возможно.
– Господин граф, вы замучаете мою гостью расспросами, – прервал их Картафер, как хороший хозяин, зорко следивший за всем, что происходит в гостиной. – Анна только приехала в Париж!
Она бросила благодарный взгляд на Филиппа, но нашла в себе силы возразить, что беседа с господином де Бательером увлекательна.
Готье не подал вида, что удивлен. Маленькая колдунья была опрометчиво смела. Или она действительно получала удовольствие от их беседы? Мог ли он догадываться, что она, как и он сам, просто изголодалась по интересному собеседнику, с которым ей было бы не скучно?
Видя все это, Филипп вернулся к своему разговору с Лорьеном, Анна снова посмотрела на Бательера.
– Я не слепа. Но в тонкости средиземноморской политики я никогда не вдавалась. Я просто жила в этом городе, никого не трогая. Никто не трогал меня. Волею судьбы я знакома со многими людьми, которые так или иначе могут показаться вам интересными. Но, право, я смогу рассказать вам лишь то, что видели мои глаза и слышали мои уши.
Бательер восхитился, но снова не показал своего восхищения собеседнице.
– Давайте поговорим без политики. Забудьте на минуту, что я полицейский.
48
Это предложение звучало почти откровенно. Анна приняла его с неизменной улыбкой. Она почувствовала себя в своей стихии – уж с мужчинами-то, когда они вспоминают, что они мужчины, она могла найти общий язык.
– С удовольствием, сударь.
Она изменила позу. Подалась немного вперед, словно желая сократить пространство между ними. Придала лицу лукавое и заинтересованное выражение, а взгляду – бархатность, которая погубила уже многих.
Бательер не следил за ее маневрами. Он вдруг поймал себя на мысли, что навряд ли найдет в себе силы, в случае чего, отдать приказ о ее аресте. Ему, видимо, придется придерживаться другого плана. Необходимо только детально его проработать.
– Анна, вы несравненны, – прошептал Бательер, заворожено глядя ей в лицо. – Кто мог подумать, что у нашего маркиза такая удивительная сестра?
Лорьен повернул голову на слова графа, озабоченно нахмурившись, но Картафер отвлек его, справедливо считая, что лучше не мешать разговору. Пока Бательер мило общается с сестрой маркиза, ни ей, ни ее брату ничего не грозило. А если полицейский увлечется ею, спокойнее станет многим. Филипп слишком давно был знаком с Бательером и хорошо его знал: он ни разу не видел в глазах друга такого необыкновенного мягкого блеска и такого спокойствия.
Анна вдруг почувствовала, что краснеет. Но не от слов, а от тона, каким они были произнесены. Бательер что-то ей рассказывал, она что-то говорила ему. Она потом не вспомнила бы, что именно. Но только эта атмосфера – покоя и уюта, такая незнакомая, такая желанная четко отпечаталась в ее памяти, смешавшись с удивлением.