– Доменик, – проговорил Анри-Мишель; он казался растерянным. Мален хмуро повернул голову.
– Идите, герцог... – сказал он. – Время…
Лермон удержался от ответной реплики, понимая справедливость его слов.
50
Когда гости ушли, заключенный опять принял то положение, в котором пребывал перед их приходом. И вновь сложно было поверить, что еще несколько минут назад он разговаривал. Стражник, заглянувший в камеру через зарешеченное окно, удивленно замер. Захотелось подойти к Малену и убедиться, что он жив. Но…
Доменик пребывал в самом мрачном расположении духа. Он не верил брату и не ждал чуда. Он слишком много знал о Бастилии, чтобы так просто довериться Мишелю, а потом убить себя необоснованной надеждой. Из этой тюрьмы выходили либо сразу на Гревскую площадь, либо на кладбище. Причем, Мален не знал, куда раньше попадет он. Знал только одно точно: если за него взялся Бательер, его в покое не оставят. О, господина графа он знал слишком хорошо, чтобы надеяться, что тот допустит такую чудовищную ошибку. Тореаль понял, что сам себя загнал в ловушку, назвавшись маркизом де Маленом, которого уже раньше Бательер подозревал в шпионаже. Скажи он, что он – Доменик де Тореаль, и Готье было бы не к чему придраться. Но… Черт побери, привычка – это неискоренимо. А теперь… Поменять имя – это подобно смерти, это вызовет лишь новые подозрения и не принесет пользы. Ужасно, что имя, которое его спасало в любой ситуации, сейчас бы его просто погубило. Сидя в Бастилии, назваться Виразоном – смешно, ей-Богу. Виразон не может оказаться в тюрьме французского короля, иначе все, что он строил, создавал, покатится ко всем чертям, а его самого уже не ничто спасет.
Доменик закрыл глаза. Ничто. Все кончено. Никто на море так и не поймет, куда делся Виразон, ну, ничего, Мишель же там… Нет, он хотел уехать на Карибы. Черт! Надо было сказать Лермону, чтобы он взял в руки его дела. Ну, Бог с ним, сам догадается, не дурак.
Мален уже смирился с поражением, желание бороться исчезло, осталось только горькое разочарование во всем. В самой жизни. Все зря. Он опустил кулак на кровать, неловко ударившись им о железный каркас. Поморщился от боли. В его глазах билась ледяная ярость и вместе с ней – отчаяние. Пошло все к черту! Лишь бы его оставили в покое. Но покоя ему не дождаться: завтра вечером очередной допрос. По лицу графа пробежала тень. Тень боли, болезненного страха и безысходности. Допрос… Будь проклят, Бательер!..
***
Короля не было в Париже, а искать готовящегося к войне монарха Анри-Мишелю хотелось меньше всего. К тому же вряд ли он сможет проникнуться всей серьезностью ситуации, а Анри не хотелось промахнуться, когда дело касалось его брата. Снова. Отсутствие короля давало Лермону время собраться с мыслями и самому подготовиться к сложному разговору, результатом которого могло быть и его собственно заключение. Он мог разработать план сражения, а в этой стихии пират чувствовал себя превосходно – в этом вся его жизнь, яркая, полная опасностей, непредсказуемая, в этом весь он. Но если бы дело в одном короле, можно было бы особенно не беспокоиться, но тут его ждал очень серьезный соперник.
С таким ему, пожалуй, не приходилось еще сталкиваться, если, конечно, не считать Виразона. Бательер, без чьего согласия король ни за что не пойдет на освобождение Тореаля. В любом случае Бательер знает, что ошибся, но захочет ли он это так легко признать – теперь «Малена» подозревают в шпионаже, а это не менее серьезно, чем обвинение в заговоре против короля. Полицейского склонить на свою сторону вряд ли удастся, значит, нужны доказательства. При этом, чтобы подозрение не пало на него самого – его не было во Франции шесть лет. Король в курсе, кто такой Фаратон. Но как он к этому относится? Хотя за все время, что Мишель провел на море, не было выслано ни одной эскадры против него. И ни одного заявления о том, что Фаратон опасен. Франция словно игнорировала его присутствие. Это добрый знак.
51
Связи Фаратона помогли встретиться с Домеником в Бастилии. После того, что он там увидел, Бательера хотелось вызвать на дуэль. Как минимум! Виразон был сломлен. И Анри-Мишель не знал, удастся ли когда-нибудь вернуть ему вкус жизни.