И вот сейчас она сидела в его карете, в Париже, как ни в чем ни бывало язвя и требуя к себе внимания. Как не вовремя, черт возьми…
- Сын?
- Это неважно…. Пират, скажи мне, что ты знаешь о своем брате?
Лермон остолбенел.
- Прости… что?
- Я не видела Доменика давно. Волнуюсь. Мишель, скажи!
И правда… она подалась вперед, не в силах больше сдерживать эмоции. Голос дрожал. Лермон понял, что не сможет спрятать от нее информацию. Она имела право знать, что с Домеником. Или?
- Он в Бастилии.
- Что?
Кровь отлила от ее лица, превратив бледность в белизну. Глаза сразу засверкали, наполнившись слезами, губы приоткрылись в безмолвном крике. Тонкопалая рука метнулась к лицу, но замерла на полпути и прижалась к сердцу. На кандийку было жалко смотреть.
- Его обвиняют в шпионаже…
- Это бред!
- Это знает даже Бательер…
Памира нахмурилась.
- Бательер. По его приказу Доменик в тюрьме?
Лермон был вынужден снова на нее внимательно посмотреть. Она странным тоном произнесла имя полицейского. Будто знала его.
- По его приказу его пытают и держат там… Но арестован он по ошибке.
- Пытают…
Памира закрыла глаза и откинулась на спинку сидения. Белые руки напряглись, пальцы сжались в кулаки. Кто Виразон ей? Мишель знал, что пират покровительствует кандийке, но не знал, в каких они отношениях. Доменик не успел рассказать о себе. Да и не спешил, пожалуй. А Памира не говорила о нем вовсе. Ее боль была настоящей. Так что получается, гордая и свободная принцесса Востока любила ледяного пирата?
- Кто он тебе?
- Он отец моего сына…
Мишель отвернулся. Информация была неприятна, неожиданна. Но больше всего – раздражала. Именно сейчас, когда брат в Бастилии. Мысли путались. Эмоции захлестывали, нелогичные, стихийные.
- Я постараюсь узнать что-то от Бательера, - еле слышно проговорила Памира.
- Он ничего не скажет.
- Только не мне, - неожиданно вскинув подбородок, отрезала она.
- Когда ты успела подружиться с французским полицейским, Памира?
Герцог резко развернулся в ней. Он был взбешен.
Памира медленно наклонилась вперед, положив изящные руки на колени и не спуская с Лермона изменившего выражение взгляда.
- Тебя это не касается, мой друг, - низким, грудным голосом проговорила она, не мигая.
Этот взгляд… Этот голос… Мишель замер, не найдя в себе сил оторвать взора от притягательных изумрудов. Черные волосы обрамляли белое лицо, губы, подведенные красной краской, приоткрылись, словно ожидая поцелуй. Памира даже находясь в Париже оставалась той, которая сводила его с ума некогда в Кандии. Фаратон был с ней слишком недолго, чтобы сполна вкусить то, что она могла предложить. Но знал ее слишком хорошо, чтобы понять – в ней можно заблудиться.
- Что ты намерен делать? – выдержав паузу, спросила она. Анна откинулась на спинку сидения, разорвав вуаль очарования. Фаратон перевел дух. Колдунья. Не зря ее так называли.
- Вытащить его оттуда.
- Так просто?
Он красноречиво промолчал. Просто – не то слово, которое могло бы быть тут уместным. Памира вздохнула и спокойно попросила отвезти ее домой. Лермон отдал приказ. Ему не хотелось с ней расставаться. Но и оставаться рядом было невмоготу. Она знала что-то, о чем и не подозревал он. Она знала его брата лучше. Она…
Памира.
54
Ноябрь 1672 года. Париж и окрестности.