- Я должен уехать, - хмуро проговорил герцог. – Брата освободили только потому, что я дал слово привести Камбале. За домом будут следить. За каждым вашим шагом будут следить.
- Я знаю.
- Не дай ему умереть!
- Он мне как сын, Мишель.
Фаратон наконец посмотрел Али прямо в глаза. Доктор без труда прочитал в них ожидаемый вопрос.
- Я не предавал тебя и не передавал ему никаких сведений. Но и его я не предал, насколько видишь.
- Почему не сказал раньше, кто он?
- Он не хотел, чтобы ты знал. Чтобы ты знал даже то, что он жив, - еле слышно проговорил араб.
Лермон молчал, смотря в окно. Голые деревья. Серая природа. Ожидание зимы. Холод. Такие же пейзажи украшали галерею его души. Говорить было не о чем. Хотелось увидеть брата, но что-то подсказывало, что если Доменик обнаружит присутствие герцога, он не простит ему именно то, что тот видел его в минуты бессилия. Лермон знал, что Али сделает все возможное.
Записка герцога перевернула душу. Памира стояла посреди комнаты, сжимая в руках маленький листочек. Доменик на свободе. О, Боже, как же она хотела его увидеть! Она собралась за несколько секунд, вылетела во двор. Карета уже ждала ее. Быстрее, быстрее…
Не видела дороги, не чувствовала ничего, кроме сильнейшего желания оказаться рядом с Домеником. Вот он, нужный особняк. Карета мягко качнулась, открылась дверца, слуга подал ей руку. Памира слетела со ступенек. Она пришла в себя только в просторном холле. Стянула плащ, бросила перчатки на столик, сжала кулаки и – замерла, увидев показавшегося в дверях Али.
- Ты?
Доктор не скрывал изумления, граничащего с раздражением.
- Здравствуй, Али, - прошептала она, не менее удивленная его присутствием в Париже.
- Здравствуй.
Он проводил ее в гостиную и усадил в кресло.
- Граф не принимает, мадемуазель.
- Меня примет.
- Он спит.
- Я не стану его будить. Хочу увидеть его.
Али улыбнулся.
- А ты не изменилась. Только обычно он ломился в твой дом, а не ты в его.
- В моем доме ему были рады….
- …чего нельзя сказать об этом, ты права.
- Неважно. Он жив, он свободен…
- … не совсем.
- … я хочу увидеть его, - закончила она фразу, проигнорировав замечание врача.
Дорогие мои звездочки! Завтра наш с вами день! И поэтому я выложу сразу 4 главы!
61
Али встал.
- Если это твое желание, я позволю тебе сделать то, что хочешь. Но предупреждаю: он сильно изменился за месяцы, что ты его не видела.
Памира поднялась вслед за ним.
- Не хочешь ли ты сказать, что я должна… хотеть видеть его меньше?
Али усмехнулся измененной в последний момент фразе. Кандийке было сложно говорить о том, что она чувствовала к Виразону. А еще сложнее признать, что она любила его. Любила больше своей жизни, свободы, статуса. Любила как отца ее ребенка. Как мужчину, подарившего ей много интересных, светлых и сложных моментов.
Но может быть… когда-нибудь.
***
Памира буквально влетела в спальню графа. Желание увидеть его было сильнее доводов разума, что не всякому мужчине понравится, когда его видят в подобном состоянии. Но женщина отмела саму мысль о том, чтобы не пойти туда. Несколько минут. Они имели право на несколько минут.
Доменик неподвижно лежал на кровати, заботливо укрытый тонким пледом. На его лице красовалась свежая повязка, но оттуда, где стояла Памира, не просматривалось, что именно перевязано. Он был чертовски бледен. Черные влажные волосы лежали на подушке, руки, по-прежнему сжатые в кулаки, скрещены на груди. Кандийка замерла, но переборола себя и подошла ближе. Острая, болезненная нежность пронзила ее сердце. На глаза навернулись слезы. Она никогда не видела Виразона в таком состоянии. Он был растерян, когда захватил «Белый лебедь», он казался несколько неуверенным, когда говорил с ней после встречи с братом. Но Памире ни разу не приходилось видеть его слабым. Обессиленным – да. Но не слабым. Незнакомая маска страдания застыла на лице, изменяя его до неузнаваемости.