Женщина осторожно сделала несколько шагов по мягкому ковру, опасаясь, что их звук разбудит графа. Казалось, что она пробирается сквозь липкую паутину. Перехватило дыхание – она боялась дышать! Ноги не слушались. Еще мгновение – и она упадет у его постели, сраженная нежностью, жалостью и болью.
Легкая дрожь прошла по телу Виразона. Он открыл глаза. Пустой, ничего не значащий синий взгляд устремился вверх. Через несколько мгновений на его лице отразилось что-то, отдаленно напоминающее удивление.
- Бред, - услышала она еле различимое, словно выдох, слово.
- Доменик, - прошептала она сквозь слезы.
- Что?
Синий взгляд устремился на нее. Граф приподнялся было, но вернувшаяся боль заставила его упасть обратно на подушки. Он приглушенно выругался. Памира подлетела к нему, но холодные глаза заставили ее остановиться, словно кто-то выстроил стену.
- Доменик…
Она не нашла слов, чтобы объяснить, что здесь делает, боль сковала все тело и даже сами мысли. Что-то надломилось в нем. Что-то изменилось. Что-то умерло…
- Зачем ты пришла?
- Я хотела увидеть тебя… Я хотела сказать, что…
- Уходи.
- Что?
- Я не хочу тебя видеть, уходи.
- Но…
Доменик резко сел на постели, взбешенный. Черные волосы растрепались, граф казался ожившим мертвецом. Перевязанное лицо, безумный синий взгляд, какая-то дикая болезненная усмешка губ…
- Пошла вон отсюда!
Всего мгновение она простояла, пытаясь понять то, что услышала. Сознание отказывалось давать хоть какие-то объяснения. Доменик отвернулся от нее, и, казалось, тут же забыл.
Памира развернулась и, сдерживая слезы, выбежала из комнаты. Это конец.
Конец надеждам. Конец… Он выгнал ее.
62
Она пришла в себя, только оказавшись в своей комнате в особняке Малена. Что ей остается? Все договоренности с Виразоном из-за заключения летят к чертям. Кто она? Женщина с темным прошлым. С ребенком. Без мужа. Что ей готовил Париж? Ничего хорошего. Здесь у нее никого не было. Да и на море она жила от встречи к встрече.
Что же делать?
Памира неуверенно бродила по дому. Мишель спал в своей кровати, когда она зашла к нему. Осторожно села рядом с ним, провела дрожащей рукой по мягким волосам сына. Мальчик часто спрашивал об отце. Что она скажет ему теперь? Он практически не помнил Доменика, но страстно желал его увидеть.
Тореаль прогнал ее. Неизвестно, когда он вспомнит про их ребенка, когда найдет в себе силы и желание навестить его. И найдет ли вообще…
Сдерживая слезы, она покинула спальню Мишеля. Не хотелось его будить и расстраивать своим настроением. Рядом с ним становилось спокойнее, но стоило Памире покинуть комнату сына, все ее наигранное спокойствие разбилось на тысячу осколков.
Памира влетела в свою спальню, раздраженно меряя ее шагами. Он ее прогнал! Да как он мог вообще?
Слезы высохли. Кто он такой, чтобы ей плакать о нем?
Памира смотрела в окно. Поздняя осень. Холодно. Она не привыкла к такой погоде. Вообще не привыкла к холоду, и теперь зябко куталась в подбитый мехом плаз, хотя камин весело трещал дровами. Блики предавали комнате приятную таинственную атмосферу. Молодая женщина стояла лицом к окну, игнорируя и красоту, и уют, словно отгораживаясь от мыслей, чувств и воспоминаний. На душе было пусто. Тело грелось, но душа замерзала.
В какой-то момент Памира поняла, что находится в комнате не одна. Она напряглась и осторожно положила правую руку на запястье, готовая в любой момент достать оттуда кинжал.
Замерла. Прислушалась. Было тихо, только треск дров в камине нарушал эту странную тишину. Казалось, что она слышит чье-то дыхание.
Резко развернувшись с оружием в руке, она прошипела:
- Кто бы ты ни был, не подходи!
В ответ раздался приглушенный смех:
- Вы так просто убьете меня, Анна?