- Вам достался лучший из моих людей, берегите его, графиня.
- Не беспокойтесь, ваше величество, он в надежных руках, - отпарировала она, машинально сжимая руку Готье.
Граф поклонился. Получив согласие удалиться, он увлек Памиру с собой. В памятную нишу. Ее еще мелко трясло после пережитого волнения. Никогда не думала, что способна испытывать такое чувство, как волнение, в присутствии сильных мира сего. Даже султан не способен был вызывать дрожь в ногах. Но Людовик… Было в нем что-то исконно французское, что-то, присущее только ему самому. И это что-то гнало Памиру прочь и в то же время манило. Она была рада остаться с мужем наедине, подальше от льдистых глаз короля.
- Не думайте, что он забыл о вас. И тем более не обольщайтесь его приветливости, - прошептал Готье, наклонившись к ней. – Но будьте уверены, ловить в темных переулках он уже вас не станет. Но не раз припомнит то, как ловко вы ушли от его внимания.
- Благодарю вас.
- Не благодарите. Я получил, что хотел, - он властно обнял ее за талию. – И это отнюдь не для вашего спасения.
Графиня рассмеялась.
- Я не настолько наивна, мой друг.
- Вот и славно.
Он опалил ее губы резковатым поцелуем. Слишком властным. И слишком требовательным. Но умопомрачающе страстным.
- Я не стану следить за вами, - через несколько минут произнес Бательер. – Но не рекомендую вам забывать, чья вы жена, сударыня.
- Будете выяснять, кто я, господин начальник тайной полиции? – усмехнулась она.
- О, нет, мадам Памира де Бательер. Я не буду копаться в вашем прошлом.
- Что тогда?
- Вы ловко манипулировали в Кандии. Я не хочу, чтобы вы продолжали свою деятельность здесь.
- О. Условия, интересно, - она посерьезнела, чуть отстранилась, с насмешкой и даже вызовом глядя ему в глаза. – Но я и не собиралась…
- Прекрасно.
- Что-то еще, муж мой?
Готье резким движением головы откинул волосы назад.
- Нет, мадам. Я… я просто счастлив, Анна. Позволь мне побыть счастливым несколько дней. Хотя бы несколько дней.
- С удовольствием, мой друг, - прошептала она, наклонившись к мужу. Все-таки он был умен. Многое понимал, видел. В первую очередь то, что она не любила его. Но Памира могла поспорить на что угодно: он считал, что это временно.
66
Доменик стоял около окна, хмуро изучая записку, оставленную братом. Лермон говорил, что уезжает на поиски Камбале и надеется найти его у Сант-Арренцо. Сам факт, что Фаратон и итальянец знакомы, несколько настораживал. Тореаль знал Эрколе слишком давно и слишком давно вел с ним дела, чтобы такие новости остались незамеченными. Он помнил о родстве их семей, но не предполагал, что и Лермон вспомнит об этом.
Что еще знал Фаратон? И знал ли вообще что-то? Доменик привык считать, что его имя погребено в годах, а связи графа никак не ассоциируются с личиной пирата. И даже думать не хотелось, что в его идеальной системе какой-то элемент необходимо заменить.
Тело ломило. Стоять было больно, двигаться невыносимо, а лежать настолько опротивело, что пират предпочитал боль бездействию. Память не давала отдыху его измученному сознанию, а отсутствие брата уже даже не злило, а обессиливало.
Али вошел как всегда без стука. Он просто открыл дверь, уверенный в том, что его уж точно не посмеют выгнать. Виразон не оглянулся. Он мрачно смотрел в окно. За последние месяцы привыкший к боли, он старался уже не обращать на нее внимания. Но все равно иногда что-то выбивало из колеи, заставляя бледное лицо исказиться в болезненной гримасе, плечи - немного вздрогнуть, а руку непроизвольно сжаться в кулак. Пират стоял прямо, перенеся вес на руку, упиравшуюся в подоконник. В другой он держал письмо. Черные волосы, потерявшие былой блеск, неровно падали ему на плечи. Доменик казался уставшим, больным и будто бы постаревшим.
Когда он наконец обернулся, Али увидел в его глазах такой холод и безжизненность, какие и у Виразона не всегда проскальзывали, даже в тягостные минуты. Бастилия сильно изменила его, усугубив то, что Али и Памира в свое время напрасно надеялись сгладить.