Он молчал, развернувшись к ней лицом и внимательно слушая.
– Почему, объясни?
Наконец-то! Его спокойствие разбилось вдребезги. Памира увидела, как загорелись его глаза неподражаемым синим пламенем. Виразон прерывисто вздохнул и подошел к ней.
– От кого угодно мог ожидать…. Не от тебя, – проговорил он.
Памира загадочно склонила голову на бок, не глядя ему в лицо. Наверное, зря… Она бы увидела то, что раньше не замечала, чего раньше и не было: страсть, подлинную, живую страсть, пламенную и нетерпеливую. Глаза графа пылали, голос сел – когда он заговорил, она не сразу узнала его. Вот она, ложь во спасение. Надежда и счастье сейчас. И тьма в будущем. Но это было нужно ему. В эту минуту. А потом – лучше ненависть, чем привычное равнодушие.
– Памира…
Но это продолжалось всего мгновение. Когда она подняла голову, выражение лица Виразона изменилось, взгляд стал осмысленным и собранным. Чертова выдержка! Что еще сказать этому человеку, чтобы выбить его из заледенелой колеи, где он так уютно для себя устроился? Что сделать с ним? Поцеловать? Но поцелуй может причинить ему боль… принести разочарование. Черт! Только с этим человеком она попадала в такие ситуации – она понятия не имела, что с ним делать!
«Господи!» – у нее не больше слов, Виразон убивал своей непредсказуемостью. И вот он…
Он неожиданно привлек ее к себе. Он был серьезен, как никогда. Мимолетный поцелуй, и вот она свободна… свободна и вместе с тем пленена его волей.
Тореаль вновь отвернулся к окну. Весь, казалось, поглощенный созерцанием кусочка темного неба. Такого прекрасного и такого чужого.
– Посмотри на меня, Доменик.
Он нехотя повернулся, глядя на нее сверху вниз. Такая маленькая… Даже неожиданно.
– О чем ты думаешь? – настойчиво спросила она.
Он взглянул ей в глаза.
– Не о чем, красавица, о ком. О тебе.
Она почувствовала, что краснеет. Почему? Метнулась к постели, но остановилась на полпути, нервно теребя платье.
– Смешная… Мне тяжело оставаться серьезным рядом с тобой.
– А зачем?
Памира смотрела на него, стараясь по выражению лица определить, что он собирается делать. Доменик следил за ее рукой. А действительно, зачем?
Он подошел, не отрывая от нее взгляда. Памира инстинктивно сделала несколько шагов назад – и упала на кровать. Короткая усмешка исказила его лицо, в глазах застыло привычное выражение решимости. Граф скинул халат. От вида его обнаженного тела закружилась голова. Памира выпрямилась и потянула за шнуровку платья.
Виразон положил руки на ее обнаженные плечи и властным движением привлек к себе, оказавшись рядом. Душа ликовала. Она лежала в его объятиях, сгорая от ласк и поцелуев. Пускай в последний раз. Но впереди длинная ночь. И она запомнит ее.
«Летом в это время уже светло», – со светлой печалью подумал Доменик.
Он лежал, вытянувшись на кровати, одной рукой обнимая Памиру. Кажется, чувствовал себя счастливым. Странно, но почему-то стало иметь значение, что тебя кто-то любит. Хотелось продлить это мгновение. Интуиция подсказывала, что еще долго в его жизни не будет подобного.
Граф вздохнул. Памира сладко потянулась, обняла его и замерла, не открывая глаз. Приятно было ощущать себя в кольце ее рук. Удивительная женщина. Ему удивительно спокойно в ее обществе, тепло и хорошо. И это было странно и как-то тяжело принимать. Виразон привык к одиночеству, он не мог позволить себе привязаться к кому бы то ни было. Даже к ней. Он слишком хорошо знал, как можно использовать привязанности во время борьбы и ограждал себя от лишних проблем. Но…
Памира во сне сжала его руку. Граф не обратил внимания, задумавшись о чем-то своем.
…Она увидела многое: арест, камеру в тюрьме, пустые глаза тюремщика, женщину с длинными светлыми волосами, Фаратона. Увидела бы больше, если бы граф не отдернул руку.
– Зачем??
Он повернулся к ней, взбешенный.
Памира поднялась, невольно чувствуя себя виноватой. Она позволила ему заметить, а этого нельзя было допустить. Но увиденное было слишком ужасным. Что она? Вздрогнула?
– Тебе не следовало этого делать, – уже мягче заметил он. – Все, что было, касается только меня.