В гостиной ее встретил д’Обри. Шевалье расхаживал между удобными диванами как у себя дома, игнорируя с опаской рассматривающих его слуг.
- О, мадам!
Графиня присела в реверансе, скорее насмешливом, чем учтивом, и замерла с видом «что вам здесь нужно».
- У господина графа врач. Я не рекомендую беспокоить его.
- Как он?
- Рана болезненная, но не смертельная. Не извольте беспокоиться, графиня.
Д’Обри подошел к Памире. Наклонился над ее рукой, поданной так же нехотя, и с нескрываемым удовлетворением ее поцеловал. Анна молча стерпела это прикосновение, натянуто улыбаясь. Сил на вежливость и соблюдение правил этикета не было. Она презирала помощника мужа и не знала, куда от него деться, как от него спасаться. Он был еще большим полицейским, чем сам Бательер. Только к графу она привыкла. А шевалье не чувствовала, не понимала и опасалась. Худой, высокий, вечно сутулый, с острым носиком, вечно вынюхивающим все. Он находил такие доказательства, о которых следствие могло только мечтать. Казалось, сам Готье поделился с ним талантом, интуицией, смекалкой… Бательер чувствовал людей и легко, по-паучьи, плел сеть. Д’Обри ловко на паутинках этой сети играл, принося начальнику в руки все, что тому было нужно. Госпожа де Бательер опасалась, что ищейка ее мужа обрушит свои таланты на Шато. И тогда только Богу известно, удастся ли братьям сохранить свою жизнь в тайне.
- Я хочу увидеть мужа.
На бледном лице шевалье отразилось нечто среднее между презрением, разочарованием и злостью.
- Мадам, он болен.
- Тем более.
Д’Обри не оставил ее. Памира смерила его презрительным взглядом. Она привыкла обладать возможностью и правом самостоятельно выбирать, с кем она может общаться. И спокойно отфильтровывать тех, кто ей не интересен. Но с д’Обри так не получалось. Шевалье был ненавязчив, но в то же время упрям. Он постоянно крутился в доме графа, и мадам ничего с этим сделать не могла.
- Сударь, оставьте меня, - наконец выдавила она из себя. От него шла темная, неприятная сила, пугающая, почти что сокрушающая. Памира с трудом перевела дыхание, выпрямилась и посмотрела на незваного гостя так, как смотрят на надоевшую игрушку.
Тот ощетинился. Но прямым словам, лишенным привычной светской игры, противостоять не мог. Он поклонился и скрылся за дверьми. Оставалось только надеяться, что шевалье исчезнет в парижской ночи. Черт, почему такие люди никогда не нарываются на ночные банды?
Удивляла позиция Бательера. Ни словом, ни взглядом граф не демонстрировал своего отношения к поведению помощника. Может, не знал? Хотя вряд ли, Анна была уверена, что ее муж обладал достаточной толикой внимания, чтобы видеть очевидное. Пока шевалье был не опасен им. Д’Обри побаивался начальника и бесконечно его уважал, зная прекрасно, что полицейский не прощал, что он был способен на тщательно продуманную месть. Холодную. Стремительную. Его сложно было задеть, но если уж удавалось, то тогда беги, если ты не сумасшедший.
Только сейчас графиня смогла сбросить плащ и упасть в кресло. Она замерла, закрыв лицо тонкой рукой. Разум отказывался структурировать информацию. Она отказывалась верить в происходящее. Чудо то, что она узнала о дуэли – хвала интуиции и способности появляться в нужном месте в нужное время. Чудо то, что оба живы.
Как же это дико. Муж и любовник. Сама виновата. Сама предала.
Господи…
90
Переборов неуверенность и смущение, отогнав прочь сомнения, графиня поднялась в спальню Готье.
Доктор сидел в кресле, переставленном ближе к старинной кровати с темно-зеленым балдахином. Граф спал. Анна затаила дыхание, замерев на пороге. Этот человек, безумец, сегодня дрался на дуэли с тем, кто и без того имел все основания его ненавидеть. С тем, кто в другой ситуации убил бы его, не беспокоясь о последствиях, чувствуя себя защищенным. Оставалось только гадать, чем возможная месть Виразона обернется для них обоих.