– Я хочу вернуть себе своего сына, – спокойно сказала она. – Ты-не-имеешь-права-нас-больше-разлучать.
– Так… Вот как ты заговорила, – его голос был холодным, взгляд посерьезнел. – Что же ты предлагаешь? Я не могу привезти Мишеля сюда. Ты сама согласилась отдать его…
– Доменик (он напрягся), послушай. Я – мать, я хочу видеть его, быть с ним, – в ее голосе звучала нежная грусть. – Не лишай меня этого.
Он смягчился.
– Памира, что ты предлагаешь? При всем желании я не могу привести его сюда сам, а постороннему я сына не доверю.
– Отвези меня в Париж, – склонив голову, проговорила она.
Виразон взял ее руку, подошел вплотную к ней, поднес руку к губам, не отрывая взгляда от ее лица. В его глазах читалось легкое удивление, но он не стал задавать больше вопросов.
– В Париж? Хорошо, я доставлю тебя в Париж.
Он отстранился, не отпуская ее руки. Памира радостно улыбнулась.
9
Она изменилась… Виразон не ожидал, что она вообще вспомнит про сына. Тем более, что потребует его помочь ей соединиться с ребенком. Почему-то ее стремление было ему… приятно. Он чувствовал, что эта женщина для него не просто красивая рабыня, не просто существо, способное принести удовольствие. Ему нравилось общаться с ней, нравилось приезжать, видеть удивление и радость в ее глазах. Естественно, ему нравилось обнимать ее, заставлять трепетать ее тело и – он знал это – душу в его объятиях. Ему нравилось, как она смотрит на него. В ее взгляде не было подобострастия. Восхищение, иногда – страх. Уважение. Она радовалась ему, хотя порой старалась это скрыть. Смешная.
Памира чувствовала на себе его внимательный взгляд. Странно. Он – отец ее ребенка, он сознавал это и принимал, он обеспечил сыну существование, виделся с ним, наверное, каким-то образом влиял на его воспитание. Но она, Памира, казалось, совсем не трогала его, она была просто приложение, без которого нельзя было обойтись. Или можно? Она не могла смириться с этим. Может, будь на месте Виразона кто-нибудь другой, она бы не обратила на это внимания, но… Виразон – есть Виразон. К нему нельзя было относиться, как к обычному человеку – он был другой. Памира не могла понять, какая сила притягивает к пирату, заставляет думать о нем. Она боялась его, и он был единственный, к кому она на самом деле испытывала страх. Когда он был рядом, касался ее – пусть даже в легком рукопожатии, – она чувствовала, что не руководит собой, что он овладел всеми ее мыслями. Это было странно. Памира привыкла быть хозяйкой положения, но и Виразон в своей жизни в основном повелевал. Она сдалась на милость победителя и не жалела об этом. Бриз был первым, кто показал ей красоту любви, кто научил любить – до него она не знала, что близость может быть прекрасна, привыкнув к подчинению и боли. Виразон же открыл ей глаза на многие вещи, и за это она была ему безмерно благодарна. Жаль только, что он мог легко забыть о ней… Он бы ушел сейчас, с легкостью исчезнув еще на пару лет.
Но Памира хорошо знала, что не хочет расставаться с ним так надолго. А перспектива путешествия во Францию радовала – почти месяц рядом с Виразоном. Кто знает, к чему это приведет.
Кандийка посмотрела на пирата, и в какой-то момент поняла, что снова бросается в пропасть. Идея поехать в Париж пришла неожиданно, но полностью поглотила молодую женщину. Она уговорила Бриза дать ей время на сборы. Страшно было покидать знакомые места. Оставлять дом, оставлять…
Она научилась выживать в жестоком мире мужчин, она была уверена, что сможет выжить и во Франции. Говорят, Людовик XIV падок на женскую красоту (Памира не сомневалась, что ей удастся подвинуть фаворитку, если она захочет). Если она попадет ко двору, он сможет прекрасно повеселиться и заодно обеспечить сыну достойное будущее. Или уговорить Доменика представить ее как госпожу де Мален, его жену.
Памира понимала, что Виразон вряд ли пойдет на брак, даже фиктивный и ничем его не обязывающий, но идея родилась внезапно, и молодая женщина не хотела ее сразу убивать. Почему, собственно, и нет?
Она не стала брать с собой много вещей. Только драгоценности, документы, доказывающие то, что их обладательница – мадемуазель Анна де Лорьен, дочь покойного маркиза де Лорьен. Интересно, Доменик знал о ее французском отце? Наверняка, хотя сама Памира никогда об этом не упоминала. Ей было больно вспоминать отца…