– Мне нечего вам рассказать, граф.
Бательер замер – все-таки он не ожидал отпора. Упрямица!
– Ты хочешь, чтобы с тобой говорили в других обстоятельствах? – не выдержал он, снова схватил ее за руку.
Памира безучастно подумала, что завтра появятся синяки.
– Воля ваша, господин полицейский. Но что скажет король, если собственную жену вы отправите в тюрьму?
Откуда такое спокойствие в ней, уверенность, что с ней ничего не будет? И… что это? Презрение?
– Жена? О, да, спасибо, что напомнили, мадам…
Он резко притянул ее к себе, намереваясь получить хотя бы то, в чем она уже так давно ему отказывала. Памира осталась безучастной. Она не ответила на поцелуй, который против воли графа сначала получился слишком мягким. Она не стала отбиваться или что-то говорить, но в ее невозможных глазах вспыхнуло пламя. Пламя ненависти. И снова Готье поймал себя на мысли – такое выражение глаз он уже видел. Только у кого?
Он остановился, словно давая ей шанс изменить поведение. Анна молчала, просто глядя на него тем же холодным, словно невидящим взглядом. Она была бледна.
– Анна, да опомнитесь вы! – граф встряхнул ее за плечи. – Вы по доброй воле вышли за меня, к чему теперь этот спектакль? Пираты – черт с ними, я сам узнаю все, что меня интересует. Но вы! Вы что делаете? Вы моя жена, и это накладывает на вас некоторые обязательства, вам не кажется?
Памира выслушала этот монолог спокойно.
– Вы о постели? Будет вам постель, граф, но не ждите взаимности в любви. Сегодня вы еще раз мне доказали, что выбор мой и мое решение были ошибочными. Тысячи семей существуют без любви. Неужели мы не сможем?
– Кто он?
Бательер вскочил с места, оставив Анну в растерзанном платье полулежать на диване.
– Не ведите себя как, маленький мальчик, у которого отбирают игрушку. Никуда я от вас не денусь.
– Кто он? – тише повторил Бательер, нависая над ней.
Графиня смотрела на него, не узнавая. Неужели можно быть таким наивным и считать, что она так легко откроет ему свое сердце? Она медленно поправила платье, не глядя на мужа. На глаза наворачивались слезы – как долго она сможет это терпеть? Как долго сможет отдавать свое тело этому человеку? Вряд ли очень долго…
Она устала играть. Играть в любящую жену. Она просто устала. Так захотелось вернуться в Кандию, в свой уютный домик, где бы ее посещал – пусть изредка – Виразон…
- Мадам, почему вы молчите?
- Мне нечего сказать вам, муж мой. Берите, что хотите, или оставьте меня, - Памира поднялась с места, гордая и спокойная. – Не превращайте нашу жизнь в ад, Готье, не вам судить меня, и вы не в силах изменить что-либо, так что…
Бательер посмотрел на нее спокойнее.
- Нашу жизнь? В ад? Вы же сами говорили – тысячи семей живут без любви…
- Но не в ненависти, Готье, - проговорила она, медленно приблизившись к нему и положив руки ему на грудь. – Прошлое останется со мной. Вы тоже не ангел, мне многое известно. И про вашу службу, и про вашу жизнь. Забудем про это, иначе семья наша разлетится вдребезги, так и не успев окрепнуть, вам не кажется….
Граф обнял ее за плечи. Порой этой женщине удавалось поставить его в тупик. То она злится, как пантера, готовая броситься и растерзать, то мурлычет как котенок. Он ни разу не видел ее слез, не слышал резкости. Только сегодня она на миг показала, что тоже может быть сильной. Она покорила его своей гордой красотой, но только теперь он начал открывать для себя – слой за слоем – всю глубину ее удивительной кошачьей души. Порой Бательер готов был поверить, что у его жены девять жизней.
Его рука запуталась в тяжелых волосах жены, нежное лицо было совсем рядом, манящие губы…
Памира замерла в его объятиях. Она не хотела сбивать нежности, но и особого удовольствия от нее не получала. В голове был другой образ – синие глаза и черные волосы, неподвластные седине…
96
− Бриан! – граф де Тореаль отмахнулся от клинка сына, как от навязчивой мухи и нахмурился.