Что он скрывал?
Графиня обхватила себя руками, беспомощно откинувшись на спинку дивана. Не хотелось ничего. Даже свободы. Просто лечь и умереть. Если бы она ждала казнь, она попросила бы только об одном – хотя бы раз увидеть еще сына.
Сабина сжалась, когда тихонько скрипнула дверь. В каюту кто-то вошел, а она не могла найти в себе силы поднять голову и посмотреть на гостя. Тишина стала почти осязаемой, воздух густым – ей стало невыносимо больно дышать. В этот раз ее покой нарушил не матрос, приносящий ей еду. И даже не Энрике, спрашивающий, как она. Сабина чувствовала, что в одном помещении с ней оказался кто-то, сильный и отстраненный, кто-то, кого она безумно боялась и больше всего хотела увидеть.
В каюте было темно. Тьма спасала и раздражала одновременно: Сабина не чувствовала себя в безопасности, и не видела вошедшего. Только силуэт. Хотя точно знала, что и она для него – всего лишь тень. Пока что.
Вспыхнул огонек в лампе на столе. Резко выделились руки с тонкими длинными пальцами, боязливо отдернувшиеся от света и тепла, словно их владелец боялся обжечься; слабенькое еще пламя настырно выхватило из мглы лицо склонившегося над ним человека. Графиня замерла, почему-то пораженная этим зрелищем: высокий мужчина в темной облегающей одежде, обнаженные руки, замершие на границе света, и маленький огонек, с каждым мгновением набиравшийся сил, чтобы разгореться и разогнать мглу по углам.
У француженки перехватило дыхание, когда она поняла, что темнота перестала быть укрытием, хоть и призрачным: теперь ее видят. Пират выпрямился и завел руки за спину. Замер, не сводя с нее пристального взгляда.
– Сабина де Шалиан, – наконец нараспев произнес он. – Графиня собственной персоной на моем корабле. Какая честь!..
Сабина вздрогнула от неприкрытой иронии, словно от удара хлыстом, но достаточно быстро оправилась. Неучтивость Виразона открывала ей пути к наступлению, и она не собиралась упустить шанс.
– Вы сами стремились к этой чести. Иначе, зачем я здесь?
– О, по многим причинам, мадам, - уклончиво ответил пират, присев на край стола. Осмелевшее пламя играло в лампе совсем рядом с ним, оттеняя и без того темные волосы и придавая его лицу поистине дьявольское выражение, хотя оно оставалось спокойным. Только руки пирата, напряженно сжимавшие столешницу, выдавали его нервозность. Волнуется? Знает что-то? Или хочет узнать?
- Извольте отвечать прямо, сударь, - Сабина не могла позволить себе сдаться. Даже сейчас, когда от одного вида собеседника у нее душа уходила в пятки. Она напряглась, оставаясь неподвижной, незаметно сжала кулачки, моля небо, чтобы пират не увидел, насколько ей страшно.
Легкий вздох и холодный смешок Виразона снова прошлись лезвием по ее измученным нервам. Она чувствовала, что пират улыбается. И чувствовала, что улыбка эта доброжелательности в себе не несет.
Глава сто двадцать пятая
- Ты красива, - все так же тихо отметил пират, не сводя с нее глаз. Их прямой неподвижный взгляд делал весь облик ее хозяина каким-то замороженным и далеким. Словно возводил стену между Виразоном и всем остальным миром. Длинные густые волосы, очевидно, черные, обрамляли лицо аккуратным париком, спускаясь до плеч. Белая рубашка небрежно распахнулась на груди, камзол лежал рядом на стуле, зато в руках у пирата то и дело вспыхивала ледяная сталь кинжала.
– Решил меня убить, Виразон? – почти с презрением спросила она, садясь на диване лицом к нему.
Он замер. Не ожидал возмущения. Кинжал оказался на столе рядом с лампой, а пират выпрямился и прошелся по комнате. Казалось, он размышлял. Несколько минут он молчал, словно осмысливая необдуманный вопрос рабыни, но вскоре замер напротив нее, насмешливым жестом сложив руки на груди.
– Это было бы слишком глупо с моей стороны.
- Но почему?
Сабина выпрямилась на диване, неосознанно наклонилась вперед, словно стараясь оказаться ближе к этому человеку. Он манил ее и отталкивал одновременно, мучая и сводя с ума. Он стоял от нее в нескольких шагах, укрывшись за своей холодной и насмешливой маской. Он не делал попыток приблизиться или получить то, ради чего покупали рабынь на море… за такие деньги. Он не делал ничего, что могло бы испугать ее. Но она боялась.