Они сидели в обнимку на скамье. Ночной ветер шевелил их волосы, спутывая черные и светлые пряди, словно снова соединяя и благословляя два любящих сердца. Им не нужны были слова. Прикасаясь друг другу, они словно читали мысли другого.
– Елена, – выдохнул Луи, вновь чувствуя приятное головокружение от пряного запаха ее волос.
Она не ответила. Прижалась к нему, обняла. Чувствовала, как стучит его сердце. Слышала, как вторит ему ее собственное, постепенно ускоряя свой бег. Они не могли напиться из чаши, порой нескончаемой, порой такой небольшой, для кого-то горькой, для них сладкой и пряной одновременно. Они не могли напиться из чаши Любви, которую пили уже десять лет, и которая только наполнялась с каждым днем, становилась больше, глубже. Примешивались новые вкусы, новые оттенки вкусов.
Они не могли найти в себе сил, чтобы прервать нежный поцелуй. Легкий вздох, почти беззвучный. Легкая дрожь, почти неосязаемая. Они снова слились в объятиях, стремясь стать одним целым. Они и были словно частями чего-то удивительного, волшебного. Луи, Елена и Анна, маленькая дочь.
Божественная красота Елены позволяла ей в минуты высшего счастья словно действительно становиться богиней. Человеку, сумевшему достичь вместе с ней этих высот, открывался новый мир, открывалась сама Елена, открывались ее душа и тело, открывалась сама любовь.
За десять лет нисколько не уменьшилась чаша их любви. И каждый раз, обнимая друг друга, они обнимали, словно впервые.
– Я прошу, я умоляю тебя, поехали со мной, – жарко шептал Луи, – стань моей женой – не только перед Богом, но и перед людьми.
Елена покачала головой, но ничего не сказала. Она не знала, что можно ему сказать. Больше всего на свете она хотела никогда не расставаться с ним. Но уезжать в другой мир было страшно. Просто страшно.
Так и заснули. Он не дождался ответа, но надежда не покидала его. Он спал со счастливой улыбкой на просветленном, ставшем совсем молодым лице. Просто держать ее в объятиях, насколько же мало – и насколько же много было нужно для счастья.
Глава восемнадцатая
Памира проснулась от дикого крика матери, топота, света факелов и странного, незнакомого, очень резкого запаха. Страх накрыл ее волной. Девочка вскочила и бросилась прочь из своей комнатки, не разбирая дороги. Туда, где кричали, и где уже слышался грубый смех. На пороге дома резко остановилась, словно врезалась в невидимую стену. На нее смотрело лицо из сна – курносый толстый нос, маленькие злобные глаза и толстые губы.
– Ой, какая прелесть, – прокаркал обладатель этого лица, длинными руками схватив девочку. – Это, наверное, доченька…
Снова крик Елены заставил Памиру на мгновение забыть про себя.
– Убили, господи, они убили его!
Курносый тащил ее как раз туда, где дьявольски танцевало пламя факелов, где в луже крови на земле лежал Луи, где несколько мужчин держали ее мать, улюлюкая, хохоча и предвкушая. Елена, истерзанная, безумными глазами смотрела на труп любимого, не видя больше ничего вокруг, почти не чувствуя боли. Господи, разве даже самая сильная боль телесная может сравниться по силе с душевной болью от осознания, что твоей жизни больше нет, раз нет человека, без которого она невозможна?
Больше Памира ничего не видела. В эту ночь ее не тронули. Только поглазели и немного побили. А потом связали и вместе с бесчувственной матерью бросили в трюм. Потом уже Памира узнала, что на их остров напали пираты. Обыкновенный, один из привычных всему миру набег навсегда изменил ее жизнь.
Елена не выдержала горя, свалившегося на нее так нежданно. Она умерла. Скоро.
Не раз странные и страшные создания – мужчины, падкие на красоту, пользовались ею. Не раз Памира вынуждена была за этим наблюдать. Не раз девочка видела, как вновь мать, совершенно обессиленную в порванной одежде, бросали в трюм, намереваясь продолжить завтра.