Пират догадался, что ее смутило. Улыбка. Открытая, настоящая. Он лег рядом.
– Не бойся.
Поцелуй. Волнующий, обещающий, зовущий. Поцелуй, который дарят не рабыне. Она ответила.
– Я не боюсь.
Еще было темно, когда она проснулась. Еще звезды мягким светом улыбались с небес. А ночной ветер бережно наполнял паруса брига. Тихая весенняя ночь убаюкивала, но Памире не хотелось тратить это чудесное время на сон. Или, может, стоит вновь заснуть, чтобы вернуться в сказку? Какое чудесное ведение ей подарил сегодня Морфей! Девушка замерла, вспоминая пережитое. Невесомость прикосновений, дерзость и мягкость чутких пальцев, волнующая нежность тихих слов…
Какой прекрасный сон! Он объяснил ей слава матери «они не все такие». Почему-то вспомнился ее отец и то, как он смотрел на Елену, как разговаривал с ней. Пугливое ощущение счастья заполнило ее. Какой прекрасный сон!
Памира повернулась на бок и – вздрогнула от неожиданности. Ее рука легла на спокойно вздымавшуюся мускулистую мужскую грудь. Девушка приподнялась на локте, тревожно всматриваясь в лицо мужчины. Знакомо-незнакомое лицо, обрамленное густыми черными локонами. Словно вырезанные скульптором ясные черты, четко очерченные аккуратные губы…
Виразон. Сама не зная, почему, она скользнула пальцами вверх по его груди, коснулась шеи, непривычным, но таким естественным жестом провела пальцами по губам. Пират глубоко вздохнул и открыл глаза, с некоторым удивлением глядя на юную девушку, может, пытаясь вспомнить, кто она и как здесь оказалась. Памира отдернула руку, но встречным движением пират заставил ее ладонь вновь лечь на его грудь.
Его губы тронула ласковая улыбка, в глазах затаилась нежность.
Она заставила себя расслабиться. Ее пальцы стали мягкими, многообещающим движением скользили по груди пирата, чтобы замереть над сердцем. Памира ощущала его удары под своей ладонью, сильные, четкие, ритмичные. Закрыла глаза, чтобы запечатлеть этот момент в своей памяти и сохранить его. Когда ей будет совсем плохо, она вспомнит и сможет выжить в жестокой действительности.
Он наблюдал за ней с полуулыбкой. Девочка. Маленькая, хрупкая, нежная. Девочка.
– Ты чудесна, – еле слышно проговорил он, вряд ли осознавая, что говорит вслух.
Глава двадцать девятая
Он привлек ее к себе, свободной рукой провел по подбородку, по губам, по шее и остановился на плече.
– Моя.
Памира не поняла, к чему это было сказано. Она знала, что она – его, хотя в какой-то момент забыла, что она – рабыня. Что-то в нем заставило ее забыть. Он вел себя с ней не так, как господин ведет себя со своей рабыней. Он был нежен и заботлив. Он был ласковым и чутким. Так странно… странно, что в его присутствии она позволила себе расслабиться – уснуть. Раньше – никогда. Если только забывалась тяжелым сном, истерзанная, измученная, обессиленная…
В ее удивительных глазах снова бился вопрос. «Почему?» Она не понимала, не знала, не осознавала.
Виразон все еще тихо улыбался ей. Его внимательные глаза смотрели ей в лицо, взгляд завораживал, хотя в нем и скользило что-то холодное и отчужденное.
Памира склонила голову ему на плечо и замерла, слушая, как мерно бьется его сердце. Виразон молчал, привычным жестом поглаживая ее волосы, не думая ни о чем.
Она не знала, что ждет ее впереди, но сейчас хотелось, чтобы эта минута длилась вечно, хотя и понимала, что это просто не может быть возможным. Но как хотелось помечтать!
За окном еще была ночь. За окном еще светили звезды. За пределами корабля ─ свобода, а на суше – другая жизнь. Жизнь, в которой кому-то еще удавалось любить и даже быть счастливым. Жизнь, где даже невозможное оказывалось простым, стоило только присмотреться. И жизнь, в которой она смогла бы стать другой… А здесь в каюте, рядом с ней, лежал человек, пират, ее господин, ставший первым, кто зачем-то дарил ей мгновенья нежности, кто для чего-то заботится о ней, пытается заставить ее забыться, кто не причиняет ей боли. Ее господин. Ей не хотелось, чтобы он продал ее или передарил. Ей не хотелось скитаться по морю. Лучше вечное рабство у спокойного и милостивого хозяина, чем сомнительная надежда на побег и свободу. Что принесет ей свобода? Лишь новое рабство.