Лермон вздохнул.
– Дела привели меня на море. Дела и задерживают тут.
– Ты пират, человек вне закона, тебе не вернуться домой.
Фаратон покачал головой.
– Я и не стремлюсь. Мой дом теперь здесь.
«А там меня ждет только тень матери и былых счастливых дней», – добавил он про себя.
Через несколько часов Рог Дьявола умер. Труп в мешке сбросили в воду, привязав к ногам пушечное ядро. А очень скоро море снова вспомнило Фаратона, так лихо передавшего Виразону привет.
К началу следующего года Фаратон полностью обновил флот. Заменил галеры парусными судами, отпустил гребцов. Неосознанно следуя примеру Виразона, в крупных портах он периодически надевал маску. Пусть все, кроме короля, считают, что Лермон погиб. На данный момент ему было выгодно, чтобы так оно и оставалось. Король очень хотел получить обратно алмаз. И был достаточно умен, чтобы понимать, что инкогнито Лермону действовать было проще. Порой действия обыкновенного моряка эффективнее действий герцога. А пирату на море было проще всего. Он завел нужные связи, начал налаживать шпионскую сеть. Продолжил борьбу Рога Дьявола.
Борьба Фаратона с Виразоном, в отличие, от их предшественников, была хоть сколько-нибудь обоснованной. Виразон, видимо, хотел отомстить за «привет», Фаратон старался издеваться, как только мог, получая от своих авантюр редкое удовольствие. Порой он ловил себя на мысли, что ему банально скучно. Приходилось развлекать себя любыми способами. А создание злых и комичных ситуаций – один из лучших.
Пираты обменивались укусами, дразня друг друга, пытаясь поймать на ошибке. Но в целом борьба была все такой же бесполезной.
Фаратон наслаждался процессом, понимая, что не хочет победы. Он хочет войны.
Глава сороковая
Весна 1672 года
Почти за пять лет Виразон и Фаратон так и не встретились лично. Более того, Мишель не видел его самого даже в бою. Но почему-то с течением времени он стал все больше проникаться ненавистью к этому человеку. Сначала только считал его своим врагом, а потом почувствовал, что Виразон - его враг. И противник этот был хитер и силен. И опасен. Он выстроил могучую империю, включавшую торговлю, разветвленную шпионскую сеть; имел политический и экономический вес. Мощь его флота была сравнима с мощью флота какой-нибудь небольшой страны. А уровню торговли позавидовали бы многие купцы. Мишель знал, что ему не под силу выйти на такой уровень, Виразон раньше начал. Начал с лучшего. Джугадор, в отличие от Рога Дьявола, был дальновиднее. Именно он стал торговать. Сначала он просто обеспечивал безопасность торговых судов за процент. Потом пустил несколько своих кораблей по надежным путям. Виразону нужно было только отладить уже начавшую работать систему. Что он и сделал. Пират становился своеобразным властителем моря. Он обладал бесспорной военной мощью, он имел достаточно сил, чтобы создать и отладить работу широкой торговой сети. На его кораблях действовали свои законы, которым безропотно подчинялись все, кто поступал или попадал к нему на службу. Что-то подсказывало, что Виразон всего лишь готовит базу для того, чтобы отойти от дел самому. Оставить пиратский бриг и заняться чем-то другим.
Нет, в герцоге говорила не зависть, скорее, просто злость. Причем злость на самого себя. Мишель сильно изменился и порой сам себя не узнавал. Он стал несколько жестче. Шутки, раньше вполне безобидные, сейчас плевались язвительностью. Отношение к человеческой жизни можно было назвать попросту равнодушным.
По-прежнему он был красив. И по-прежнему его обожали женщины. Только уже он относился к ним значительно спокойнее. И даже безразличнее. Он покупал себе рабынь, платил огромные деньги, проводил с ними ночь и перепродавал по еще более высокой цене. В него влюблялись, из-за него страдали, а он смеялся в ответ. Он почти не помнил Дианы и совершенно не думал о ней. Он видел ее в последний раз почти восемь лет назад. По сути, ему было абсолютно все равно, что с ней происходит. Она появилась в его жизни в тот момент, когда жить не хотелось. Он рассчитывал с ее помощью снова обрести вкус к жизни. Но судьба распорядилась по-другому, и Диана была ему больше не нужна. Он знал, что жесток, но не хотел делать над собой никаких усилий.