Дрожь пробежала по телу юного графа. Неимоверным усилием он заставил себя остаться на месте.
– Прочь отсюда, – еще приглушеннее сказал Доменик, до дикой боли сжимая кулаки. Левая рука заалела от крови. – Прочь!
Анри-Мишель вылетел из покоев брата. Никогда он не видел еще Тореаля в таком состоянии. Если бы он мог вернуть время хотя бы на полчаса назад, он бы по-другому говорил с братом. Сейчас он уже ничего сделать не мог.
Твердо решив поговорить с Домеником на свежую голову, герцог удалился к себе. И заснул, едва голова его коснулась подушки.
Глава четвертая
Дорогая моя Луиза!
Возлюбленная сестра моя! Когда вы прочтете эти строки, столь торопливо написанные мною, я уже, вероятно, буду очень далеко от Вас. Я прошу Вас простить мне мою поспешность. Прошу простить мне то, что я не искал встречи с Вами. Луиза, простите меня, но по-другому я не могу. Когда-нибудь вы поймете мой поступок. Вы полюбите. И я желаю Вам не терять…
Я уезжаю из Парижа. Более того, я покидаю столь любимую мною Францию, ибо она стала чужой мне.
Простите меня. При всей любви к Вам, маленькая моя сестра, я не могу позволить себе приехать к Вам в Шато, чтобы попрощаться. Я боюсь видеть ваши слезы. Я знаю, что не смогу выдержать их с той же стойкостью, с которой выдержал отчаяние Мишеля.
Я оставляю Вас с матушкой в надежных руках нашего дорогого брата. Верьте ему. Слушайте его советов. Будьте счастливы, Луиза. И, умоляю, не ищите меня…
Прощайте, моя дорогая сестра.
С нежностью и надеждой Ваш брат
Доменик.
Хрупкая шестнадцатилетняя девушка в сотый раз перечитала короткое письмо брата, так ничего ей и не объяснившее. Сжала в руке, сдерживая слезы. Девушка была прелестна, а горе, казалось, только красило ее.
Прекрасные темно-карие глаза, роскошные каштановые волосы, собранные в незамысловатую прическу. Чуть наивный, добрый и глубокий взгляд. Тонкий стан, гордая осанка. В свои шестнадцать лет Луиза де Марсиньи была прекрасна. И, хотя сейчас ее бархатные глаза покраснели, румянец исчез с лица, во взгляде появилось неведомое ей ранее выражение отчаяния, она все равно была очаровательна. Хотя и очень печальна.
Луиза сидела в богато отделанном кресле, держа в руках злополучное письмо. Слова, еще секунду назад готовые сорваться с ее губ, словно застряли в горле, задушенные слезами. Она только сегодня вернулась в Париж из поместья. А здесь ее ждали печальные новости. Мишель отказался комментировать отъезд Доменика. Никто в доме не знал, куда граф поехал. Или не хотел говорить. Несколько часов Луиза потратила на то, чтобы расспросить всех слуг, а затем матушку и старшего брата. Аврора отмалчивалась. Мишель откровенно избегал разговора на эту тему, словно боялся чего-то или чувствовал себя повинным в происходящем.
Одинокая, горячая слеза прочертила влажную дорожку на нежной щеке мадемуазель, опаляя. Луиза словно не заметила. Она смотрела в текст письма, в очередной раз перечитывая его, словно надеялась получить там ответы на вопросы, что так жестоко мучили ее.
Она очень любила Доменика. Именно с ним ей было спокойно, интересно, весело. Мишель был вынужден рано повзрослеть, на него легла ответственность за владения их семьи. Но Доменик был свободен в этом отношении. Все время, не занятое учебой или приключениями вдвоем с братом, юный граф посвящал своей сестре. И это были удивительные часы, проведенные за беседами или на свежем воздухе.
Луиза даже не знала, когда именно он уехал. Она так хотела по возвращению из поместья поделиться с братом всеми переживаниями, которые терзали ее, всеми мыслями, которые теснились в ее прелестной головке. Поговорить о предстоящем замужестве…. Доменик бы выслушал ее, помог принять все, что происходит. И то, что ей придется покинуть родной дом. Выйти замуж за человека на двенадцать лет старше ее, которого она почти не знала… Ей только шестнадцать. Она не чувствовала, что готова к браку, который благословили родители. Семейство Шалиан стремилось породниться с родом Марсиньи, герцогов де Лермонов. Лучшего способа не нашли. Предварительная договоренность существовала еще когда несчастной девочке не исполнилось и пяти лет. И граф де Шалиан, будто бы нарочно, так и не женился. Верно, помнил о старом желании родителей.