– Адмирал – просто дьявол! – с еле заметным, но все же прозвучавшим в голосе восхищением, заметил Эстебан.
– Странно, что он уживается с ангелами, которых воплощают в себе его жена и дочь, – мягким и печальным голосом сказал Мигель и тут же себя резко оборвал: – Мы отвлеклись, Эстебан! Где этот треклятый пират?
– Подожди, Мигель, спусти паруса. Дальше этого острова Фаратон не уйдет. Спит, небось, в своей постели в лачуге… Сначала объясни мне, что ты намерен делать.
– «Спусти паруса», – дразняще повторил тот. – Убить их всех. По порядку. Начиная с головы.
– Девчонка – моя.
– Надо делать все тихо и быстро. У меня нет людей, благодаря Виразону. Да и оставшиеся двадцать-тридцать человек, в случае чего, не успеют прийти на помощь. Меня высадили на западе острова, и «Вира» потеряет два часа, пока доберется до восточной бухты, как ты говорил, единственного места, где такой большой корабль может пришвартоваться без риска залезть на скалы или застрять килем в песке.
– Ты объяснил более чем подробно.
В Фаратоне закипало бешенство. Они, эти испанишки, решили вдвоем убить его? Не выйдет! Пират выступил из укрытия, которое при настоящем освещении ему было совсем не нужно. Начал накрапывать дождь, но ни охотники, ни напряженная до крайности жертва не обратили на него внимания. Мишель медленно взвешивал в руке кинжал, прикидывая расстояние. Мгновение спустя сверкающий клинок рассек воздух и, невзирая на ежесекундно усиливающийся дождь, с поразительной точностью, делавшей честь метавшему, приземлился между лопаток Эстебана, попав аккурат в позвоночник. Бросок был такой ужасающей силы, что кинжал не только не отскочил в сторону, но еще и вошел в тело предателя по самую рукоятку. Мигель быстро оглянулся. Как раз в этот момент небо лизнула ослепительная змея-молния, на мгновение выхватившая из темноты фигуры испанца и Фаратона, неподвижно замерших друг против друга. Мигель тихо выругался, он не знал, что Мишель безоружен. Хозяин острова замер, лихорадочно соображая, что делать дальше. Заманить испанца к Элании и скинуть его в ее бездонные и безвозвратные объятия? Но как?..
Он отступил к спасительному крову деревьев, на подсознательном уровне следя за приближением испанца. Между тем буря разыгралась, наслаждаясь всей полнотой власти, дарованной ей в эти часы над миром. Она разметала в щепки шлюпку, на которой прибыл на остров Мигель, оставив, однако, в покое величественную «Виру». Хлестала ручьями по лицам и телам двух мужчин, следивших за каждым движением друг друга. Но Фаратон был более привычен к буре, чем испанец. Пират отступил к воде, потеряв из виду затаившегося противника. Эта потеря стала для него роковой. Фаратон понял это, когда на его макушку с силой опустилась рукоять пистолета: Мигель смог подобраться к нему сбоку, воспользовавшись темнотой и шумом дождя как надежным прикрытием. Впервые гроза изменила Анри-Мишелю. Он упал в воду, потеряв сознание от неожиданно сильного удара испанца. Тот от радости выругался, пнув бесчувственного пирата сапогом в бок, и бросился к распростертому на земле Эстебану. На полпути он остановился и, повернувшись, выстрелил в Мишеля. Слабый вздох, донесенный до его ушей ветром, был ему ответом. Удовлетворенно улыбнувшись, он подошел к Эстебану. Тот был мертв. Мигель вытащил у него из спины кинжал и двинулся в ту сторону, где, по его мнению, должна была располагаться деревня. Это оказалось очень легко. И с чего Фаратона так боялись?
Глава восемьдесят пятая
Диана покорно лежала в своей постели, не решаясь лишний раз встать и подойти к окну. А о том, чтобы выйти в сад, и мысли не было… Она чувствовала себя старой, разбитой и больной. Шальные мысли, что не стоит ей больше тяготить грешную землю своим не менее грешным присутствием, улетучились, стоило ей только получить оплеуху от обычно спокойного Али. А даже если бы и не улетучились – доктор оказался очень предусмотрительным, оставив с «полусумасшедшей» сиделку. Или тюремщицу?
Диана почти любовалась молодой женщиной, сидящей на краю ее кровати. Одна из рабынь Фаратона. И самая непостижимая из них.
Француженка открыто рассматривала Салиму – так Али представил ее – и ловила себя на мысли, что та ей почти что нравится. Очень смуглая, очень высокая, очень яркая – чересчур «очень», но какая-то опасно-прекрасная. Диана видела, как реагировал на Салиму Фаратон. Видела, как смотрели на нее все мужчины острова. Она была столь же ошеломляюще желанной, сколь и недоступной. Эта открытая, слишком откровенная сексуальность бросалась в глаза, вызывая смешанные чувства. Наверное, Картафер следовало бы ревновать, но Диана где-то в глубине своей души решила, что Фаратон, если и увлекался мулаткой, то каждый раз ровно настолько, сколько держал ее в своих объятиях.