Опять вернувшись к знакомому дереву, Мигель от злобы выругался на родном языке в выражениях, диких для уха нормального человека, даже для пирата, что не преминул отметить насмешливый, чуть хрипловатый голос.
– Фу, как любезно... Думал, что убил меня, сволочь?
Фаратон, весь мокрый от ливня, хлеставшего по листьям, и воды из озера Элания, стоял, опершись рукой об один из стволов уже знакомого нам дерева. Он с презрением смотрел на онемевшего от изумления испанца.
– Ты промазал, а я не промахнусь, – в свете на минуту выглянувшей из-за тучи любопытной луны и молнии, стрелой полоснувшей небо, тускло блеснуло дуло пистолета – и снова все опустилось во тьму. Видно, Мишель предварительно зашел в домик за оружием, а потом уже направился сюда. Одновременно с громом прогремел выстрел, и испанец, так и не оправившийся от изумления, упал к ногам своего убийцы, не успев даже испытать мук смерти: он умер мгновенно.
Пират с мрачной улыбкой взглянул на его тело и тяжело прислонился к мокрому стволу: дону Мигелю все же удалось ранить его в грудь, только Анри пока не мог понять, как именно. Он чувствовал только, что с каждой секундой слабеет все больше, что без помощи Али ему не обойтись, и решил любой ценой добраться до деревни. Фаратону повезло, что он прекрасно знал дорогу, иначе он так и не дошел бы в эту грозовую ночь до цели. Мишель не шел, а брел, держась за стволы деревьев и через каждые пятьдесят-шестьдесят ярдов останавливаясь на минуту, чтобы передохнуть. Когда деревья расступились и выпустили его к деревне, ночной ливень получил новую мишень и новую игрушку для своих смертельных игр. От боли Анри не чувствовал уже практически ничего, он уже не думал, куда идет: ноги сами несли его, то и дело подкашиваясь от постоянных ударов дождя.
Пришел он в себя только тогда, когда оказался в своих покоях перед дверью в спальню, которая была открыта. Прямо перед ним на кресле удобно устроился грек, проснувшийся сразу при появлении пирата.
– Октавиус, предупреди Фернандо… Корабль «Вира», испанский. Найти. И… позови Али... скорее, – шепнул Мишель и повалился на диван, потеряв сознание.
Фаратон полулежал на диване в гостиной, с грустной улыбкой смотря на разгневанного лекаря и испуганно-удивленного Октавиуса. Распахнутая на груди рубашка открывала белоснежный бинт, перехватывающий пирата широкой полосой: дело умелых рук Али.
Араб зло молчал, искренне не понимая, как можно было нарваться на пулю за те несчастных несколько часов, которые прошли с тех пор, как они расстались.
– И зачем же тебя пытались убить на этот раз? Кому еще ты перебежал дорожку, у кого еще увел жену? – едко спросил он у пирата.
Мишель слегка нахмурился. Он искоса взглянул на успокоившегося лекаря, думая, что сказать в ответ. Возмутиться? Нет смысла. Улыбнуться и сделать вид, что Али не интересовался тем, о чем Фаратон предпочитал не распространяться? Ведь не виноват же он, в конце-то концов, что так нравится женщинам!
– Испанец, Али, человек дона Сезара де Фонсаграды. Возможно, адмирал пытался отомстить за смерть сына, а, может быть, преследовал иные цели.
– Опять Фонсаграда?
– К этому уже пора привыкнуть, – взгляд Мишеля устремился в спальню. Заметив темную тень на кровати рядом с Дианой, он неожиданно улыбнулся и сделал приглашающий знак рукой. Салима незамедлительно откликнулась. Убедившись, что Диана спит, мулатка вышла из покоев и опустилась на диван рядом с пиратом, нежным приветственным жестом проведя пальцами по его лицу.
Али ухмыльнулся.
Глава восемьдесят восьмая
- У меня есть к тебе последнее поручение, моя красавица, - тихо проговорил пират, улыбнувшись ей самой искренней улыбкой, на которую сейчас был способен.
Салима напряглась. Он прощается с ней. Уже своим взглядом – и прикосновением к ее талии – он прощается с ней.