Глава восемьдесят девятая
Гроза бушевала во всю даже тогда, когда Фаратон проснулся. Его никто не будил. Никто не смел войти в покои, где отдыхал пират. Даже Али, испарившийся под утро. Жители острова попрятались по своим домам, не рискуя показывать носа на улице. Странно было это – гроза, когда сезон дождей закончился. Не было ураганных ветров, не было опасных волн. Только сплошная стена дождя.
Фаратон не знал, что рано утром Салима все же отплыла на небольшой юркой галере, отправленная предусмотрительным Али. Фаратон не знал, что Октавиус объявил всем о том, что их ненаглядный капитан жив, почти что здоров, и мирно пребывает в своих покоях. Не знал о том, что «Вира» теперь принадлежала ему.
Он просто отдыхал, измотанный борьбой с самим собой и со всем белым светом. Он снова чудом избежал смерти, в сотый раз изящно ее обманув. Висел на волоске и вышел победителем.
Люди Испанца сумели найти остров. Здесь стало небезопасно? Или буря уничтожила всех «счастливчиков»? Стоило бы подыскать замену укрытию. Если так дальше пойдет, есть вероятность, что и Виразон пронюхает, где его искать.
Али появился неожиданно. Он принес небольшую емкость с горячей водой, новые бинты и мази. Бесцеремонно скинул с пирата одеяло, не сказав и слова. Жестом приказал сесть. Фаратон поморщился, но повиновался, сжав зубы от неожиданно прострелившей грудь боли.
Доктор быстро снял старые бинты, легонько касаясь горячей после сна кожи пирата. Эти воздушные прикосновения прохладных умелых пальцев успокаивали, даже приглушали боль. Пират привык к этим рукам, уже столько раз обрабатывавшим его раны.
- Ты прав, Али, - еле слышно прошептал Мишель, закрывая глаза, - ты чертовски прав.
Рука доктора задержалась на плече пирата прежде, чем продолжить обрабатывать ранение. Араб внимательно смотрел в лицо молодого капитана, отметив и тени под глазами, и горькую складку у рта, придававшую его лицу какое-то лукаво-печальное выражение.
- В чем, Мишель?
Фаратон вздрогнул: Али довольно редко называл его по имени, словно не желая подчеркивать, что знает его тайну.
- Я отвезу Диану во Францию…
- Нет!
Анри-Мишель резко выпрямился и посмотрел в ту строну, откуда раздалось это возмущенное и испуганное «нет». Диана, страшно бледная, казалось, похудевшая, стояла у двери в спальню, обреченно привалившись к косяку. Ее длинные белокурые волосы разметались, неровными локонами спускаясь по спине вниз. Голубые глаза горели лихорадочным огнем. Но взгляд уже принадлежал женщине, четко понимающей, что она хочет. В этой француженке уже мало что осталось от того ангела, которым Фаратон ее запомнил. Но в ней появилось что-то, много важнее и прекраснее. Она повзрослела. Пережитое позволило в ее глазах зажечься робкому огоньку опытности, какой-то жизненной мудрости.
- Диана?
- Я не хочу возвращаться во Францию… Боже мой, Мишель, ты ранен?
Она бросилась к дивану, не обращая внимания на поспешно ретировавшегося Али. К счастью, доктор уже закончил перевязку. Он решил не мешать тому разговору, который не нуждался в свидетелях.
Пират с трудом выпрямился, спрятав бинты под рубашкой.
- Со мной все в порядке, мадемуазель, - резче, чем хотелось бы, ответил он.
Диана остановилась в последний момент, чтобы не броситься к нему в объятия, и мягко села на край дивана.
Фаратон не выдержал боли в ее в момент увлажнившихся глазах: он молча обнял ее, прижимая белокурую головку к груди. Черные пряди его волос снова сплелись с лунными локонами Дианы, контрастируя и изумительно сочетаясь сразу.
- Боже мой, боже мой… я боялась, что не увижу тебя… Я боялась, что все лишь сон, и я проснулась, чтобы вновь жить в кошмаре. Не отправляй меня в Париж. Я не смогу без тебя, Мишель. Я так давно ждала тебя…
Она бормотала какие-то нежные бессвязные слова, прижимаясь к нему.
Он не верил. Или боялся верить. Но не оттолкнул. Хотя что-то подсказывало ему, что за словами молодой женщины стоит что угодно, но не любовь. Почему же она не хочет возвращаться на родину?