- О, да, Салима, ты женщина, - мягче, чем собирался, проговорил он, удержавшись от прикосновения. Оно стало бы лишним: пират видел, что его слова и без того заставили ее смуглые щеки залиться так несвойственным ей румянцем.
Рабыня неуверенно улыбнулась и выпрямилась, продолжая сидеть на диване. Ее длинная восточная юбка немного сбилась, открывая стройные икры. Пират непроизвольно скользнул по обнаженным частям соблазнительного тела внимательным взглядом. Жесткий лиф, расшитый мелким жемчугом, казалось, служил дорогим обрамлением ее роскошной груди.
Виразон коротко вздохнул и отвернулся: еще не время. Легко было позволить себе все. Тем более что он не видел причин для ограничения собственных желаний. Только какие-то внутренние стремления и принципы. Хотя тот же Энрике вряд ли понял, чего сейчас пират добивается.
- Допустим, я соглашусь на встречу…
Салима обрадовано посмотрела на него, почему-то предчувствуя близкую победу.
- … какой в этом прок тебе? – закончил фразу пират, оставив девушке несколько секунд, чтобы перевести дыхание.
Его замечание обожгло. Не говоря, он напомнил о том, что ее судьба в его руках – снова. Не обещал, что история повторится, даже, наоборот, грозил тем, что так же просто выпутаться ей не удастся.
Спокойные глаза Виразона не давали ей пошевелиться, не позволяя даже мысли появиться в ее голове. Этот взгляд, прямой, неподвижный, тяжелый – он пронзал ее насквозь так же легко, как шпага дамасской стали, и настолько же смертоносно. Салима почти на физическом уровне ощутила прикосновение остро отточенного лезвия сначала к своей щеке, потом – по шее вниз, к лифу. Потом в самом сердце, где клинок остановился, притягивая холод и боль. Эта гордая колдунья, никогда и не перед кем не опускавшая головы до тех пор, пока ее не заставляли сделать это силой, сжалась под несгибаемой синевой, мечтая только о том, чтобы он отвел глаза, отпустил ее.
Тонкая, ядовитая усмешка исказила благородные, слишком правильные, слишком красивые черты его лица, предавая ему какое-то дьявольское выражение: ухмыляющийся идеально очерченный рот и абсолютно неподвижные сейчас даже не блестящие глаза, спокойная линия бровей и безмятежный, ясный лоб. Виразон был дьявольски красив.
Салима вздрогнула и заставила себя выпрямиться.
- Мне была обещана свобода.
- Она не принадлежит ему, - насмешливо заметил пират, опустив руки. Он вернулся к столу.
- Я не нужна тебе, господин. И у меня достаточно денег, чтобы сполна вернуть тебе потраченное.
- Э, нет, красавица. Нужна ты или нет – решать не тебе, ни даже твоему Фаратону.
«Твоему Фаратону» резануло. Ей казалось, или пират действительно… ревнует? Или это банальный интерес – общаться с человеком, имевшим… некоторые связи с главным врагом?
- М, господин? – она резко почувствовала себя увереннее. Настолько, что смогла почти что вызывающе улыбнуться, облизнув острым язычком пухлые губы. – Я ослышалась, или действительно могу претендовать на некоторое внимание с твоей стороны? Мой господин? – она помедлила. – Монсеньер?
Виразон еле ощутимо вздрогнул. Монсеньер. Европейское обращение. Мой господин, мой сеньор, мой лорд, мой хозяин. Играет… Странно звучало это произнесенное с явным акцентом французское «монсеньер». Играет. Пытается навязать правила. Глупенькая.
- Возможно, - проговорил он бархатным голосом, немного опустив голову и наклонившись вперед. Оторвавшись от стола, он парой шагов пересек небольшую каюту и оказался рядом с рабыней. Поставив колено на край дивана возле нее, он положил одну руку на спинку, а другую на подлокотник и наклонился к лицу откинувшейся от неожиданности на подушки девушки.
- И я надеюсь, что время будет потрачено не зря.
Глава девяносто третья
Едкая фраза, сказанная совершенно невозможным, чарующим голосом, вызвала целую бурю противоречивых чувств. Салима потянулась к нему и положила руки на крепкие плечи пирата, слишком открытым ласкающим жестом проведя по ним длинными пальцами.