Глава девяносто восьмая
Ночь не принесла желанной прохлады – ночь принесла жесткий холод. Лишенный солнца небосвод нависал над лодочкой свинцовой тяжестью, испещренной бледными звездами. Салима не имела сил наслаждаться потрясающей красотой окружавшей ее природы – она только свернулась на дне лодки клубочком, пытаясь унять дрожь. Найденное днем вино, еще теплое, придало сил и чуть утолило жажду. Голова сразу же закружилась, но рабыня была благодарна уже тому, что боль стала привычной и не приносила столько страданий. Легкое опьянение даже чуточку подняло настроение и вселило надежду.
Мулатка вытянулась на дне лодки во весь рост, игнорируя мгновенно обострившееся чувство холода. Луна серебряными лучами мягко касалась обнаженного, обожженного тела рабыни, не принося ничего. И это ничего стало избавлением от ужасов прошедшего дня.
Салима с трепетом подумала, что наутро ее ждет повторение сегодняшнего кошмара… И припасов хватит всего лишь на один день. А дальше – сколько она протянет на жаре без воды? Максимум – день.
Практически полная бутылка вина давала еще день. Но что потом?
К концу следующего такого же жаркого, жестоко солнечного светлого времени суток Салима уже начала бредить, обессилев лежа на дне своей плавучей тюрьмы. Вода закончилась еще рано утром, еда тоже. Сейчас Солнце снова клонилось к западу, ехидно улыбаясь ей, отправляя палачей-лучи к ее телу в последний раз. А на замену ему придет ночь. Безразличная, далекая луна, мутные звезды. А так хотелось дождя!
Рабыня, с большим трудом заставляя себя двигаться, пересиливая слабость, боль и состояние обреченности, борясь с вялой паникой, вновь намочила порванную вуаль. Где-то в глубине уже спящего сознания искрой блеснула мысль, что ее кожа сейчас ни к черту… Да и вообще, вид оставляет желать лучшего. Салима откинулась на дно лодки и погрозила Солнцу, так скоро лишившему ее основного оружия, темным кулаком. Но светило только смеялось в ответ, обжигая новым потоком лучей.
Влага быстро испарилась, унося с собой желанное облегчение. Рабыня стянула с истерзанного тела жесткую, горячую и сухую вуаль, уже безразличная к ослепительному свету и изнуряющему жару солнца. В какой-то момент стало легче. Казалось, нервы умерли или уснули, а она сама оказалась неспособной чувствовать что-либо вообще. Солнце и море уносили. Мысли то беспорядочно скакали, не в силах остановиться на чем-то одном, то замирали, утончаясь и постепенно исчезая.
Салима смотрела на постепенно рыжеющее, уже не такое агрессивное Солнце, не мигая, не отрывая глаз. Казалось, она спит с открытыми глазами. Или умерла, прикованная таким образом к своему палачу. Ее руки безвольно лежали вдоль тела. Рядом валялась некогда лазурно-голубая, а сейчас сероватая вуаль.
Интересно… Начнется ночь. Снова холод, тьма и зыбкий свет луны. И все то же неисправимое одиночество. И все та же боль… Те же воспоминания…
Синие глаза…
Эти глаза появились внезапно. А за ними вырисовался весь облик то ли любимого, то ли ненавистного человека. Салима лежала, пытливым взглядом всматриваясь в черты этого вечно спокойного строгого лица.
- Почему ты так со мной, Филипп? Неужели я похожа на человека, который первому встречному выдал бы тебя? Неужели я способна предать тебя? О, да… я ревную. Но разве я смогла бы навредить?
Вопросы посыпались, обращенные к этим глазам, все так же равнодушно и спокойно рассматривающим ее. Синие, сапфировые, холодные глаза. Глаза пирата, когда-то великодушно подарившего понравившейся рабыне свободу, а сейчас так жестоко и необоснованно обрекшего ее на вечные муки. И телесные, и духовные.
Глава девяносто девятая
Рабыня нахмурилась, глядя прямо перед собой. Виразон не отвечал ей. Только в его невозможных глазах скользила усмешка. Казалось, он сложил руки на груди, и только тут Салима поняла, что он обнажен. О, как прекрасно было это тело… Странно, что его не освещали лучи солнца… Странно, что он не говорил с ней. Или считал уже ее недостойной? Рабыня, посмевшая вскрыть его стол.
Он наклонился к ней, сверля непримиримым взглядом. Черные волосы обрамляли лицо, чуть завиваясь у кончиков. Ветер не развевал их. Салима видела пирата, но не слышала его и не чувствовала. Хотя он был так близко.