Глава 39. Взрыв
Всю ночь Валерка не находил себе места. Он чувствовал себя бессильным и бесполезным и от этого злился. Как это, сейчас Йеша возьмет, подорвет корпус, и Лагунов больше никогда его не увидит? Но ведь, пока еще не поздно, может, Рубин все же сумеет что-то изменить. Под утро в Валерке окрепла решимость. С первыми лучами солнца он сел на моцик и погнал в сторону «Буревестника». Пацан больше не мог бездействовать.
«Хватит наматывать сопли на кулак, Лагунов, ты в двенадцать лет будучи простым советским мальчишкой не побоялся выступить против стратилата, так почему же сейчас, ты, взрослый мужик, ссышь и мямлишь, пока другие жертвуют жизни?» — сказал он себе, до упора прожимая педаль газа.
Пустые корпуса лагеря безмолвно стояли среди деревьев на ветвях которых трепетали последние бурые листочки. Некогда чистые тропинки покрывал толстый слой веток, листвы и хвои. Их никто не убирал. Рубин по главной аллее дошел до площади, где он когда-то, будучи ребенком, удостоился чести поднять вместе с Серпом Ивановичем знамя олимпийской смены. Вот только теперь эта площадь казалась взрослому парню скорее маленькой площадкой для детских игр, чем центом лагерного города. Все вокруг вдруг стало каким-то крошечным и не таким грандиозным, как раньше. Флагшток неизменно стоял на своем прежнем месте, но вместо алого знамени на нем висела лишь грязная и драная бордовая тряпка, которую безответственный завхоз забыл снять в конце последней смены. Некогда гордый «Буревестник» выглядел запустелым и печальным. Он больше никому не был нужен, ведь зачем пионерский лагерь, когда больше нет пионеров.
Корпусов в «Буревестнике» было много, но в каком же из них Йеша? Валера на секунду задумался, и ответ пришел сам собой — он вспомнил известную поговорку: «Бог любит троицу.» Значит третий корпус. Парень решительно зашагал в его сторону. Все здания были типовые, двухэтажные коробки с большими окнами, у которых отсутствовали ручки, вообще-то, они, конечно, были, но только у вожатых, поэтому открыть окно от того, что ночью стало душно или кто-то особенно злосто пукнул, было невозможно.
Лагунов сделал шаг в лагерный корпус, под ногами что-то приятно хрустнуло. Он посмотрел вниз и увидел, что весь пол устлан хвоей, будто кто-то специально его присыпал, не могла же она сама в таких количествах сюда нападать. Рубин шел мимо открытых палат, где стояли металлические койки без матрасов. А вот и такая же палата, какая была у него. На такой же кровати Лагунов мальчиком строил себе домик от вампиров. Так бывает в жизни, строил-строил, боялся тушкой стать, а сам в итоге обернулся стратилатом. Валера горестно усмехнулся. А вон койка Лёвы Хлопова, хороший был парень, правильный, честный. Какой-то хулиган написал на стене над ней матерные слова. Лагунов вздохнул. Ох уж эта ностальгия. Если бы вернуться в то время с теми знаниями, которые у него есть сейчас, столько всего можно было бы исправить.
Рубин поднялся на второй этаж, где раньше располагались девчачьи палаты. Одна, вторая, третья — пусто. Валерка уже начал сомневаться в верности своей догадки, как в последней из них парень наконец увидел, кого искал.
Йеша сидел на подоконнике и смотрел на пустой двор. Он выглядел таким безмятежным и округлым, что Лагунов невольно улыбнулся от мгновения спокойствия среди тревоги и мрака. Да, именно из-за хороших эмоцией парень и тянулся к этому странному стратилату.
— Ты зачем пришел? — не оборачиваясь, спросил Поэт. — Не стоило. Они все недалеко.
— Стратилаты? — уточнил Валера, но Йеша не ответил. — Сколько тебе лет?
— Около трехсот.
— И как ты выживал все это время?
— Раньше было проще, много войн, море крови. Она была чистая, хорошая, а вот медицина плохая. Я долгое время работал военным врачом и кусал ребят со смертельными ранениями. Воевал во франции, в Италии, в Испании. Везде, где что-то происходило. Во Вторую мировую вернулся в Россию и после этого не уезжал. Работал сперва в больнице, там я начал кусать неизлечимо больных пациентов, так как был доступ к консервированной крови, и я мог восполнять ею силы. Потом ушел и выучился на лингвистику, даже получил докторскую степень и еще много лет преподавал студентам литературу и историю. Тогда в больнице работал бывший коллега, один из немногих, кто узнал мою тайну после того, как я на год продлил жизнь его умиравшей от лейкоза жене. Он в благодарность двадцать лет обеспечивал меня необходимой кровью, пока не ушел на пенсию.
— А в тюрьме?
— Ну, чай не в одиночке сидел.
— И кого ты выбирал?
— Есть преступники, совершившие страшные злодеяния и по иронии системы получившие сравнительно небольшие сроки. Смотришь на ворье, ему выходить через пару месяцев, ну, думаешь, мож человек одумается, изменит что-то. А он как-нибудь, да проговаривается, что детишек любит, и ловко провел придурков из власти, не сев по этой статье. И ты понимаешь, что перед тобой не человек, и даже не зверь, а мусор, который не должен оказаться на свободе. Самосуд, Валер, штука ужасная, но иногда вариантов не остается. Либо действуешь, либо пострадают невинные.