Мы никогда не ссорились съ тобою, до вчерашняго дня мы были друзьями; вчера тоже, повидимому, не произошло ничего особеннаго, и ты, можетъ-быть, крайне удивился, когда я не подалъ тебѣ руки. Ты, можетъ-быть, даже приписалъ мой поступокъ моему умственному разстройству и потому мнѣ нужно напомнить тебѣ всѣ мелочи вчерашняго дня…
— Тебѣ нужно бы отдохнуть мѣсяцъ, другой, разсѣяться, полѣчиться…
Ты сказалъ мнѣ эти слова вчера — сказалъ ихъ теплымъ, дружескимъ тономъ; на твоемъ лицѣ отражалось чувство искренняго участія. Я могъ бы только поблагодарить тебя за этотъ совѣтъ, если бы онъ данъ былъ въ другое время, если бы я не зналъ, во имя какихъ принциповъ и убѣжденій давался онъ. Но вспомни все, что предшествовало вчера твоимъ послѣднимъ словамъ, обращеннымъ ко мнѣ.
Вчера были открыты въ правленіи желѣзной дороги, гдѣ мы оба служимъ, крупныя злоупотребленія одного изъ директоровъ. Управляющій призвалъ насъ на совѣтъ и спросилъ, что намъ дѣлать.
— Изслѣдовать все дѣло и представить общему собранію подробный отчетъ объ этомъ мошенничествѣ,- сказалъ я.
Управляющій поблѣднѣлъ и съ ироніей замѣтилъ мнѣ:
— Вашъ совѣтъ очень простъ, но, къ сожалѣнію, онъ никуда не годится. Мы не должны подрывать кредитъ нашей желѣзной дороги въ общественномъ мнѣніи и предавать огласкѣ всякіе закулисные дрязги.
— To-есть, мы должны прикрывать каждаго мерзавца? — спросилъ я. — Это хорошій способъ расплодить негодяевъ!
Я говорилъ, по обыкновенію, прямо и рѣзко, и вовсе не думалъ о томъ, пріятно ли это нашему управляющему, но меня поразило выраженіе твоего лица: ты дѣлалъ мнѣ какіе-то знаки глазами, какъ-будто старался остановить меня на полусловѣ. Я только потомъ вспомнилъ, что воръ-директоръ былъ родственникомъ нашего управляющаго, какъ и всѣ прочіе наши директора.
— Вы говорите такимъ тономъ, точно мы служимъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ сидитъ воръ на ворѣ,- не безъ ѣдкости въ голосѣ сказалъ управляющій. — Но, не касаясь вопроса о томъ, насколько тактично съ вашей стороны такое мнѣніе, я долженъ вамъ сказать, что вашъ совѣтъ очень непрактиченъ, очень вреденъ именно для тѣхъ акціонеровъ, о пользѣ которыхъ вы такъ горячо заботитесь. Предать огласкѣ это дѣло, значитъ уронить кредитъ нашего общества, понизить цѣнность нашихъ бумагъ и дать случай биржевымъ спекуляторамъ раздуть скандалъ еще болѣе для полнаго паденія нашихъ бумагъ. Наши акціонеры, конечно, не выиграютъ отъ этого, а спекуляторы сумѣютъ нагрѣть руки. Вотъ къ чему приведетъ выполненіе вашего совѣта.
— А вы полагаете, что всего этого не случится, если мы домашнимъ образомъ замажемъ это мошенничество? — спросилъ я. — Шила въ мѣшкѣ не утаишь и слухи все равно пройдутъ въ общество. Эти слухи, быть-можетъ, еще хуже повліяютъ на наши бумаги, чѣмъ откровенное и честное изложеніе всего дѣла съ нашей стороны передъ общимъ собраніемъ. Разница будетъ только въ томъ, что наша откровенность сложитъ съ насъ упрекъ въ солидарности съ негодяемъ, тогда какъ ваше молчаніе заставитъ считать и насъ причастными къ мошенничеству.
— Такъ вы вполнѣ увѣрены, что въ нашемъ кружкѣ есть шпіоны и доносчики? — спросилъ съ насмѣшкой управляющій. — Я надѣюсь, что ихъ, по крайней мѣрѣ, нѣтъ между нами троими, за директоровъ же я ручаюсь, что это честные люди…