Как чувствуете себя? Устраиваются ли дела? Жму руку.
Ю,Ц.
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
31 июля 1921 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Ну, что у Вас нового, неужели так-таки промучитесь все лето в Париже, где, как видно, ужасная жара? Что поделываете, как себя чувствуете? Как дела? Устраивается у Вас что-нибудь?
У меня более или менее по-старому. Лечение продвигается, но медленно, так что буду доволен, если к концу осени меня отсюда выпустят. Субъективно все же чувствую себя весьма окрепшим. Через три дня приезжает Ева Львовна с дочкой, так что моему одиночеству приходит конец. Из России я давно уже не имел вестей, и это меня начинает тем более беспокоить, что последние письма сообщали о серьезной болезни Серг. Осип. в тюрьме и о трудности добиться его освобождения. Воображаю, какой ад теперь в Москве и Питере! Кажется, что начинается уже безусловно самая черная полоса в жизни России и уже становится не столь важно, полугодом раньше или позже уберутся большевики. Теперь и я думаю, что протянут они недолго, но все меньше надежды, чтобы их наследство досталось демократии.
Я думаю, что то, что Вам говорили о разговорах Красина, довольно правдоподобно. Очень вероятно, что Ленин, душа из всех сил оппозицию, не прочь пойти на флирт с ней, если за ее спиной можно будет добиться серьезных экономических соглашений с Англией или Америкой. От такой зубатовщины польза была бы лишь одна -- это разложило бы окончательно большевистскую партию и, может быть, вокруг Ленина и при содействии американских агентов образовалась бы сильная партия из спецов и совбуров, с которой, при всем ее морально-отрицательном характере, можно было бы в переходный период разговаривать. Это еще единственная надежда, которая у меня остается.
Раф. Абрам. писал, что Чхеидзе и Рамишвили вели себя во Франкфурте на совещании "2 1/2 Интернационала" весьма глупо, так что возмутили не только его, но и Курского. Их там Шрейдер стал обвинять в разных отступлениях от демократизма, в националистской политике и т. д., и, как пишет Абрамович, они, дав удовлетворительные объяснения о своей внешней политике, насчет внутренней предпочли отрицать самые очевидные факты, утверждали, что в Грузии была идеальнейшая последовательная демократия и пр., так что произвели на всех отвратительное впечатление. Впрочем, он это говорит, главным образом, о Чхеидзе, ибо Рамишвили держался умнее и кое-что признавал, стараясь дать объяснение, почему не все было идеально.
У нас в Берлине Звездич505, Станкевич506 и др. образовали комитет помощи голодающим507 и пригласили нас с Раф[аилом] Абрамовичем, Дав[ида] Юльевича, Коссовского508 и Франца [Курского], так же как левых с[оциалистов]-р[еволюционеров]. Мы, посоветовавшись, решили, что поскольку подчеркивается, что комитет чисто благотворительный и политических целей себе не ставит, то неловко отказаться, если только учредители дезавуируют одного из членов комитета Григорьянца, который в "Vorwarts" написал, что "само собой разумеется, большевики в таком комитете не могут быть". Так как никаких границ вправо не проведено, то это ограничение влево, конечно, придает политический характер всей затее и без всякой нужды, ибо едва ли кто-либо из большевиков станет баллотироваться, а с миссией входить в официальные сношения учредители все равно признали нужным. Если они согласятся, что принципиально допускается всякий, кто может быть полезен, мы войдем, хотя сидеть рядом с Набоковым, Гессеном да и самим Звездичем не такое уже удовольствие.
[...]
ИЗ ПИСЬМА П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
7 августа 1921 г.
Дорогой Павел Борисович!
Вижу по Вашей открытке, что Вы опять похварываете. Жаль, что не смогли выступить на чествовании Жореса!509 Оно, по-видимому, сошло хорошо. Лучше ли Вам теперь? Как на Вас действует ужасная жара нынешнего лета (даже здесь, в горах, ее временами чувствуешь)?
Мне все время было хорошо, но на прошлой неделе я, должно быть, незаметно простудился, благодаря чему вернулся уже исчезнувший кашель. Теперь это проходит, но весь эпизод свидетельствует, что до решения главной задачи моего лечения еще далеко. Она состоит именно в том, чтобы закалить легкие, которые в последние годы у меня постоянно находились и состоянии простуды, благодаря чему, в конце концов, создалась почва для туберкулеза. Вся суть в том, чтобы настолько подправить их, чтобы в ближайшую осень и зиму быть гарантированным от хронической простуды. Пока, как видно, мало достигнуто, если какой-нибудь незаметный сквознячок при здешней ровной погоде и моем спокойном образе жизни вызывает новый бронхит. Боюсь, что пребывание мое здесь затянется.
Из России уже месяц нет писем, и это вызывает беспокойство как о судьбе наших, так и о функционировании нашего маленького транспорта, который до сих пор быстро и аккуратно доставлял "Вестник" в небольших количествах и как раз теперь должен был расшириться почти до 1000 экземпляров.
На лето в Берлине почти никого не осталось, и это не могло не отразиться на делах. В частности, меньше было сделано в области агитации по поводу гонений на социалистов в России, чем можно было сделать, принимая во внимание готовность, на этот раз проявленную независимыми. Благодаря отсутствию всех нас, не устроили ни одного массового собрания, что было возможно. В провинции кое-что было сделано. А теперь вопрос о помощи голодающим естественно вытеснил наш маленький вопрос. В этом деле наше отсутствие тоже не могло не отразиться. Благодаря ему не независимые, а коммунисты успели взять на себя инициативу обратиться к партиям и Gewerkschaft'ам510 с предложением образовать общий рабочий комитет для сбора денег и т.д. Mehrheiter,ы ответили поэтому отказом с нелепой мотивировкой, что это дело надо вести вне всякой политики, а следовательно, не нужно особого рабочего комитета. Тогда Unabhangigen, разумеется, отказались образовывать комитет с одними коммунистами. Далин пытался втолковать Mehrheiter'ам, что комитет можно и должно образовать так, чтоб он не попал в зависимость от коммунистов, но что образовать его нужно, ибо если сборы среди рабочих будут сконцентрированы в особом комитете и не растворятся в суммах, собираемых немецким Rotes Kreuz511, то комитет сможет делегировать своих уполномоченных, чтобы отвозить купленные на пролетарские деньги продукты, медикаменты и проч., и в самой России самостоятельно организовывать при Московском общественном комитете раздачу помощи; он указал ему, насколько это важно не только для того, чтобы в России знали, что это пролетарская помощь от "социал-предателей" и т. д., но и чтобы эти делегаты могли, вернувшись, дать отчет здесь о том, что делается в России и как большевики ведут дело "борьбы с голодом".
[...]
Для большевиков характерно, что, образуя в Москве "общественный комитет512, они набрали для него "буржуев", отказавшихся от политической борьбы, и интеллигентов типа Кусковой, но не впустили не только нас и эсеров (что с политической точки зрения понятно), но и наших "дезертиров", которые ушли от нас в качество "левых" и почти-большевиков, но не захотели войти в коммунистическую партию (Горев, Суханов, Трояновский, а в последнее время сам "симпатичный" Ерманский). Они от нас потому и ушли, что "партийное клеймо" закрывало им доступ к неполитической деятельности, которую они могли бы вести рука об руку с большевиками. Но для большевиков эти "левые", как связанные с рабочей массой, более нежелательны, чем Кускова или Е.Смирнов (Гуревич)513, которого они пригласили, хотя он правее правого кадета.
Привет кавказцам. Пишите, как себя чувствуете. Обнимаю Вас.
Ю. Мартов
P.S. Скажите при случае, чтобы мне послали экземпляра два Вашей брошюры и чтобы несколько штук послали в Берлин: хотя оригинал и был послан в Москву, но мы пошлем хоть пару экземпляров для знающих язык.
Деньги из Цюриха я давно получил.
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
8 августа 1921 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Ваше сообщение о беседе с Матв[еем] Иван[овичем Скобелевым] меня очень позабавило. Ясно, что он, горя желанием "играть роль", клюнул на удочку каких-то неопределенных планов Красина путем кое-каких "либеральных" жестов подготовить почву для большого займа за границей. Теперь -- с закрытием Прокукиша514 и победой чекистов -- эти планы, очевидно, ухнули, но мне сдается, что мало-помалу "умеренно-буржуазная" фракция в большевизме все же образуется и борьба с чекистско-левой фракцией только начинается (уже были статьи Стеклова, грозящие "левым" строгостью революционных законов за саботирование "новой экономической политики"). Ленин, по обыкновению, лавирует, но думаю, что, благодаря голоду, он все-таки вынужден будет стать на сторону умеренных. Может быть, тогда дело дойдет до открытой "драки" и раскола, а это могло бы двинуть вперед застоявшееся болото русской жизни. Пока что настроение наших самое пессимистическое -- не видят выхода из тупика.