Я сказал уже, что, кроме охоты, Костик занимается еще воровством. Он плут и вор, но не злостный вор, а добродушный, хороший. Он сплутует, смошенничает, обведет, если можно, — на то и щука в море, чтобы карась не дремал, — но сплутует добродушно. Он украдет, если плохо лежит, -— не клади плохо, не вводи вора в соблазн, — но больше по случаю, без задуманной наперед цели, потому что нельзя назвать обдуманным воровство при случае. Костик всегда готов украсть, если есть случай, если что-нибудь плохо лежит: мужик зазевался, Костик у него из-за пояса топор вытащит и тотчас пропьет, да еще угостит обокраденного. Попадется — отдаст украденное или заплатит; шею ему заколотят, поймав в воровстве, — не обидится. Мне кажется, что Костик любит самый процесс воровства, любит хорошенько обделать дельце.
В нынешним году Костику, однако, не посчастливилось в воровстве — должно быть, не удалось ничего украсть в Благовещение. Известно, что на Благовещение воры заворовывают для счастья на весь год, подобно тому, как на Бориса (2-го мая) барышники плутуют, чтобы весь год торговать с барышом. Нынче Костик попался в порядочном воровстве, так что и кобылы последней решился; не знаю уж, как он теперь будет хозяйничать.
Раз осенью иду я на молотьбу, вдруг смотрю Матов верхом скачет. Матов — мещанин-кулак, все покупающий и продающий, содержатель постоялого двора верстах в шести от меня. Завидев меня. Матов, который было уже проскакал мимо моего дома, остановился и соскочил с лошади.
— Здравствуй, барин.
— Здравствуй, Василий Иванович. Что?
— К тебе, барин. Бычки, говорил ты, продажные есть .
— Есть.
— Пойдем, покажи.
— Пойдем.
Мы пошли на скотный двор. Ну, думаю, не за бычками ты, брат, приехал, потому что если мещанин или мелкий купец приехал за делом, то он никогда не начнет прямо говорить о том деле, за которым приехал. Например, приехал мещанин. Входит, крестится, кланяется, останавливается у порога, не садится, несмотря на приглашение (мелкий, значит, торгаш), и, поздоровавшись, говорит:
— - Поторговаться не будет ли чем с милостью вашей?
— Что покупаете?
— Ленку нет ли продажного?
— Есть.
— А как цена будет милости вашей?
— Три.
— Нет-с. Таких цен нету. Прикажите посмотреть.
— Извольте.
Мещанин отправляется со старостой или Авдотьей в амбар смотреть лен и возвращается через несколько времени.
— Ленок не совсем-с, коротенек. Без четвертака два можно дать-с. Начинается торг. Покупатель хает лен, говорит, что лен короток, тонок, не чисто смят, перележался, цветом не выходит, прибавляет по пяти копеек — два без двадцати, два без пятнадцати, два без гривенника, догоняет до двух. Я хвалю лен и понемногу спускаю до двух с полтиной. Если отдам за два, то мещанин купит лен, хотя вообще льном не занимается. Но почему же не купить, если дешево: он дает небольшой задаток и тотчас же перепродает лен настоящему покупателю. Торгуя лен, мещанин мимоходом замечает:
— Кожицу и опоечек я у вас в амбаре видел. Не изволите ли продать?
— Купите. Четыре рубля.
— Нет-с. Столько денег нет. Кожица плоховата. Третьячка. Три рублика извольте.
— Чем же плоховата? Резаная.
— Это мы видели-с, что резаная. Три десять извольте.
Начинается торг. Купец торгует лен и кожи, наконец, покупает кожу и опоечек за три с полтиной.
Он приезжал за кожами. Не за быками, думаю, приехал Матов; но не показать быка нельзя. Идем на скотный двор. Выгоняют быка. Матов смотрит его, щупает, точно и в самом деле купить хочет. Я прошу за быка пятьдесят рублей; он дает пятнадцать, между тем как одна кожа стоит восемь. Нечего и толковать. Бык ему, очевидно, не нужен. Возвращается домой.
— Продай ты мне, барин, два кулика ячменя.
— Не могу.
— Сделай милость, продай. Свиней подкормить нечем.
— Не могу, самому нужен.
— Ну, прощай.
— Прощай.
— Матов отвязывает лошадь и, занося ногу в стремя, обращается ко мне.
— Совсем заморился сегодня.
— Что так? Да откуда ты это едешь, — ишь лошадь как загонял.
— По делу езжу, вора ищу; у меня третьеводни четыре верха (кожа с салом) украли.
— На кого ж думаешь?
— Мужик тут есть в Бабине, Костиком зовут, — ты его не знаешь. На него думаю. Он у меня третьего дня вечером был, когда кожи пропали, а теперь вот уж две ночи дома не ночует. Пьянствует где-нибудь. Я все кабаки, кажись, объездил, — нет нигде.
— Костик? Знаю, да он сегодня у меня был.
— Костик? В какое время был?
— Да вот недавно был: пороху заходил просить.
— Пороху? Ах, он с… Ну, да теперь он недалеко должен быть — наверно, в дубовском кабаке.
Матов вскочил на лошадь и поскакал в Дубово. «Ну, думаю, этот поймает». Я пошел на молотьбу и рассказал Ивану о встрече с Матовым.
— Это Костик украл.
— Почем ты знаешь?
— Да он сегодня сюда заходил ко мне на ток. Зарядов просил у меня. Я ему говорю, что у нас у самих пороху мало. Пристает, продай, говорит, по гривеннику за заряд дам. А я, смеясь, и говорю: «Да ведь у тебя денег нет». «Есть», — говорит. «А ну, покажи». Показывает; действительно — три билетика. «Вот, — говорю рабочим, — поспорь с ним, что у него в кармане денег нет». При всех деньги показал. Наверно, он кожи у Матова украл и уже где нибудь продал. Откуда у него могут быть деньги!
— Это Костикове дело, — проговорил один из рабочих, — мы с Ев-меном его вчера рано утром встретили, когда на молотьбу шли. Смотрим, идет Костик и что-то несет за спиной, я еще пощупал, — мягкое что-то. «Что ты это несешь?» — спрашиваем. — «Вещи, — говорит, — нанялся со станции донести в Иванове». А это он кожи, значит, нес — в Слитье продал. Вот откуда у него деньги. Поймает же его теперь Матов, наверно, в Дубове пьянствует.
Матов Костика поймал и пожаловался волостному. Через несколько времени моего старосту, гуменщика и рабочих вызвали свидетелями в волость. Был суд над Костиком.
Костик сначала запирался, но ввиду явных улик сознался, что украл у Матова четыре кожи, из коих две спрятал в лесу, а две продал содержателю постоялого двора. Матов и Костик помирились на том, как мне рассказывали, что Костик должен возвратить спрятанные в лесу кожи и заплатить за две другие, им проданные. Костик же заплатил и свидетелям, — кажется, угостил их водкой.
Недавно, проездом на станцию, я зашел в кабачок Матова выпить водки. Смотрю, Костик, пьяненький, веселый, самым дружелюбным образом беседует с Матовым, который тоже пропустил одну, другую.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, А. Н. Здравствуйте, барин, — заговорил Костик, обрадованный встречи со мной.
— Здравствуй, Костик, что ты тут делаешь?
— А вот барышки запиваем: кобылку Василию Ивановичу продал.
— За кожи, значит, рассчитались?
— Нет, за кожи прежде рассчитались, — проговорил Матов, — а теперь кобылку на деньги купил. Пожалуйте. Фимья, дай бараночка закусить.
— Хозяину начинать.
— Матов налил стаканчик водки, перекрестился, дунул в стакан (чтобы отогнать беса, который сидит в водке), проговорил: «Будьте здоровы», отпил глоток и, наполнив стакан вровень с краем, подал мне с поклоном.
— Ну, будьте здоровы.
— Костик стал мне рассказывать про свои неудачи на охоте за лисицами в нынешнем году и в особенности жаловался на то, что ему не удалось нынче взять ни одной из отравленных лисиц. А все оттого, что «стрихнины» у него нет.
Не правда ли, прелестно? Просто, главное. Практично. У Матова украли кожи. Он прежде всего раскидывает умом, кто бы мог украсть. Как содержатель кабака и постоялого двора, скупающий по деревням все, что ему подходит, — и семя, и кожи, и пеньку, и счески, — он знает на двадцать верст в округе каждого мужика до тонкости, знает всех воров. Сообразив все обстоятельства дела и заподозрив Костика, он, не говоря никому ни слова, следит за ним и узнает, что Костик пропал из дому. Подозрение превращается в уверенность. «Это он», — говорит Матов и скачет по кабакам разузнать, где проданы кожи и где пьянствует Костик. Попадает случайно на меня, — ехал мимо, случайно увидел, отчего же не спросить, — находит важных свидетелей, которые видели у Костика деньги (а всем известно, что у Костика денег быть не может), которые видели Костика с ношей. Заручившись свидетелями, обещав им, что дела далее волости не поведет, свидетелей по судам таскать не будет, и получив, таким образом, уверенность, что Костику не отвертеться. Матов жалуется в волость. Вызывают в волость Матова, Костика, свидетелей — в волость свидетелям сходить недалеко и от работы их не отрывали, потому что суд был вечером. Свидетели уличают Костика, и тот, видя, что нельзя отвертеться, сознается. Дело кончается примирением, и все довольны. Матов получил обратно кожи, которые Костик не успел продать, наверное вдвое получил за проданные кожи, да еще, пожалуй, стянул что-нибудь с содержателя постоялого двора, который купил у Костика краденые кожи. Свидетелям Костик или заплатил, или поставил водки, а главное, их не таскали по судам, сходить же в волость, да и то вечером или в праздник (волостной ведь тоже мужик и знает, что в будни днем работать нужно), свидетелям нипочем. Костик доволен, потому что раз воровство открыто, ему выгоднее заплатить за украденное, чем сидеть в остроге. Мы довольны, потому что если бы Костик посидел в остроге, то из мелкого воришки сделался бы крупным вором.