Мулид ан-Небби (Праздник Пророка) только что начался. Я должен занять место в шатре великого Дервиша, чтобы увидеть Досе.
Нил быстро поднимается; мы зарежем бедного маленького чёрного ягнёнка из Луксора в день открытия канала и устроим фантазию вечером; только я грущу по своей маленькой белой кошечке, которая каждую ночь спит на мохнатой шее Аблука (ягнёнка) и очень его любит. Киска («Биш» по-арабски означает «кошка») была подарком мальчика-копта из Луксора. Она очень забавная и гораздо более активная и гибкая, чем европейская кошка, как араб — чем англичанин. Они с Ахметом и Аблуком отлично играют. Омар положил глаз на английское кольцо с печаткой и овальным камнем, на котором можно выгравировать его имя. Здесь, как вы знаете, бумаги подписывают печатку, а не ручкой. Оно должно быть прочным, чтобы выдержать тяжёлую работу.
Что ж, я должен закончить это бесконечное письмо. Вот такой букет из сада паши (сын чьей-то сестры служит главному евнуху и приносит его мне), большой круглый букет из алых цветов, окружённых белыми и зелёными, с высокими тростниками, на которые нанизаны одиночные трубчатые цветы, возвышающиеся над ними, образуя огромный цветок с белыми тычинками. Арабские садовники превзошли французских цветочниц в составлении букетов.
17 июля 1866 года: Алик
Каир,
17 июля 1866 года.
Дорогой Алик,
Теперь я чувствую себя совершенно комфортно со своим водным супругом. Рейес очень хорошо себя ведёт, он спокойный и осторожный, а этот моряк-Калибан — очень достойный дикарь. Омар, конечно, много работает — ходит на рынок, готовит, убирает, гладит и в целом поддерживает порядок, но он и слышать не хочет ни о какой прислуге. И неудивительно!
Умный старый Рейс только что пришёл, осмотрел днище лодки и сказал, что может починить её, не вытаскивая из воды. Посмотрим, если ему это удастся, это будет большая удача. Поскольку я речной врач, все моряки рады оказать мне услугу.
У нас было самое жаркое лето; сейчас в хижине 98 градусов. Я чувствовал себя очень плохо, но мои «синие черти» совсем прошли, и мне стало намного лучше. Какая ужасная война в Европе! Я с нетерпением жду следующих газет. Здесь царит нищета; паша почти обанкротился, и за эти три месяца никто не получил ни гроша, даже пенсии в шестьдесят пиастров в месяц (семь шиллингов) бедным старым рабыням Махмуда Али перестали выплачивать.
4 августа. Жара стоит ужасная: мы все задыхаемся и пыхтим. Не могу понять, что Палгрейв имел в виду, говоря, что я устала от бедного старого Египта; я очень счастлива и чувствую себя комфортно, только в этом году я была довольно слаба и плохо себя чувствовала, а иногда, полагаю, была вахам, как говорят арабы, после вас и детей. Жара тоже заставила меня лениться — в каюте 110 градусов, а ночью 96.
Я видел Мулид ан-Небби (Праздник Пророка) и чудесное Досе (шествие); это ужасное зрелище: столько людей, опьяненных религиозным рвением[6]. Я также побывал в турецком гареме, куда меня пригласили мои друзья-дарвиши. Это похоже на чаепитие в Хэмптон-Корте, только красивее, не из-за дам, а из-за одежды, мебели и драгоценностей, и совсем не похоже на описание в самой необычной книге миссис Лотт. Ничто не может быть таким чистым, как турецкий гарем, мебель голландская, если говорить о чистоте, а их лица похожи только на них самих, но о! каким скучным и печальным всё это казалось. Одна милая дама сказала мне: «Если бы у меня были муж и дети, как у тебя, я бы сто раз умерла, лишь бы не оставлять их ни на час». Другая завидовала мне за то, что я могу выйти на улицу и увидеть Досе. Она никогда не видела его и не увидит.
Завтра Оланье поужинает и переночует здесь, чтобы посмотреть на рытьё канала, а в понедельник утром — на «Невесту Нила». Вечером мы поплывём в старый Каир на лодке «Невесты»; Хаджи Ханна тоже приедет на представление; после разлива Нила мы выведем лодку и починим её, а потом, если жара не спадёт, я, пожалуй, отправлюсь на месяц в Бейрут, чтобы освежиться. Хаджи Али уже там, со всеми своими пожитками и палатками, так что мне нужно только взять Омара, ванну и ковровый мешок. Если похолодает, я останусь в своей лодке. Жара здесь гораздо сильнее, чем в Луксоре два года назад; здесь не так сухо. Вице-король боится холеры и в этом году заставил бедных хаджиев пройти совершенно бесполезный карантин. Махмуда тайно переправили в Каир до восхода солнца без обычных почестей, и все туристы и отдыхающие были разочарованы, а все добрые мусульмане глубоко оскорблены. Мысль о том, что паша стал христианином или даже евреем, быстро распространяется; я слышу это со всех сторон. Новый фирман, лишающий законной силы многих из его детей, конечно, так же приятен искреннему мусульманину, как и закон, разрешающий многожёнство для нашей королевской семьи.
6
Теперь, я полагаю, это отменено. Шейх дарвишей Саадие, проведя часть ночи в одиночестве, читая молитвы и отрывки из Корана, отправился в мечеть, проповедовал и совершил полуденную молитву, а затем, сев на коня, поехал в Эзбекию. Множество дарвишей с флагами сопровождали его до дома шейха всех дарвишей, где он некоторое время оставался, пока его последователи укладывали тела тех, кто хотел, чтобы их растоптали копыта лошади шейха, как можно плотнее друг к другу посреди дороги. Около восьмидесяти или ста, или даже больше человек лежали бок о бок на земле на животе, бормоча: «Аллах, Аллах!» и чтобы проверить, достаточно ли тесно они сбились, около двадцати дарвишей пробежали по их спинам, барабаня в маленькие барабаны и восклицая «Аллах!» время от времени останавливаясь, чтобы пристроить руку или ногу. Затем появился шейх, его лошадь вели два конюха, в то время как еще двое положили руки ему на круп. Сильно потянув и толкнув, они, наконец, заставили фыркающее, испуганное животное быстро перешагнуть через ряд распростертых людей. Как только лошадь проезжала мимо, Говорили, что за день до Досе они и шейх повторяли определённые молитвы, которые защищали их от копыт лошади, и что иногда человек, охваченный религиозным энтузиазмом, бросался на землю вместе с остальными и получал серьёзные травмы или даже погибал.