Пусть не говорят: «Если братство людей, испытавших боль, пошлет туда-то одного врача, туда-то другого, то что это значит в сравнении с бедствиями, которые терпит весь мир?». На основании моего собственного опыта и опыта всех колониальных врачей отвечаю, что и один-единственный врач с самыми скромными средствами может значить очень много и для многих. То добро, которое он может сделать, в сто раз ценнее и тех жизненных сил, которые он приносит в жертву, и тех денег, которые тратятся на его содержание. Уже с помощью одного только хинина и мышьяка в лечении малярии, новарсенбензола в лечении различных сопровождающихся язвами заболеваний, эметина в лечении дизентерии и надлежащих средств и познаний при неотложных операциях — за какой-нибудь год он может избавить от тяжких страданий и спасти от смерти сотни доведенных до отчаяния людей, которым иначе пришлось бы покориться своей жестокой участи. Ведь как раз успехи тропической медицины за последние пятнадцать лет дают нам в руки граничащую с чудом власть над множеством недугов, от которых изнемогают жители далеких стран. Не есть ли это некий обращенный к нам зов?
Что же касается меня самого, то после того, как мое пошатнувшееся с 1918 года — из-за двух перенесенных операций — здоровье теперь восстановлено, и после того, как благодаря органным концертам и прочитанным мною лекциям я получил необходимые средства, чтобы расплатиться с долгами, в которые мне пришлось войти, когда началось строительство больницы, я решил продолжать мою врачебную деятельность в глубинах Африки. И — невзирая на то, что война разрушила все, что я начал. Друзья мои, принадлежавшие к различным национальностям и объединившиеся для поддержки моего дела, были надолго разъединены разразившимися в мире событиями. Что же касается тех, кто мог бы помогать нам еще и теперь, то многих из них война разорила. Собрать необходимые средства будет нелегко. А ведь речь уже идет о гораздо большей сумме, ибо, как ни скромны мои планы, из-за возросших цен все обойдется мне теперь в три раза дороже.
И все-таки я не падаю духом. Чужое страдание, которое я видел придает мне силу, а вера в человека наполняет меня мужеством. Хочется верить, что найдется достаточно людей, которые, избавившись от физических страданий, из одного только чувства благодарности откликнутся на призыв помочь тем, кто страждет еще и теперь … Хочется надеяться, что скоро в мире будет больше нас, врачей, которые из братских чувств к несчастным страдальцам ринутся им на помощь во все концы света …
Страсбург, дом при церкви св. Николая.
Август 1920 г.
ПИСЬМА ИЗ ЛАМБАРЕНЕ
1924-1927
Тетрадь первая. От весны до осени 1924
I. Путешествие
В четверг 21 февраля рано утром, в совершенной еще темноте, из гавани Бордо отправляется голландский пароход; он увозит меня снова в Африку, где начнется второй период моей работы. Всю ночь я был занят писанием неотложных деловых писем, чтобы успеть отправить их с уходившей почтой, и поэтому сразу же ложусь спать и встаю только около полудня, когда пароход наш выходит из залитого солнцем устья Жиронды в открытое море.
Мысли мои уносятся назад, к первой моей поездке, когда меня сопровождала моя верная помощница, жена. Пошатнувшееся здоровье вынудило ее на этот раз остаться в Европе.[53] Восемнадцатилетний студент Оксфордского университета, химик и геолог Ноэль Жилеспи, эльзасского происхождения со стороны отца, едет вместе со мной,[54] чтобы провести несколько месяцев в Ламбарене и на первых порах помочь мне справиться с теми трудностями, которые там меня ждут.
Мощный норд-ост благоприятствует нашему продвижению на юг. В каюте у меня лютый холод; можно подумать, что нас собираются доставить в Африку в виде замороженного мяса. Отопление на пароходе испорчено. Строился он во время войны, и поэтому отопительные трубы были сделаны не из меди, а из железа. Теперь они все проржавели и пришли в негодность. Утешаемся тем, что каждый последующий день теплее, чем предыдущий.
На широте Гибралтара поднимаюсь вечером в кабину радиотелеграфиста и слушаю там концерт, который передают из Лондона. Современный, отлично исполненный концерт для скрипки в сопровождении оркестра и гула морских волн звучит удивительно четко. После того как аплодисменты стихли, слышно, как в зале какая-то дама прощается с другой. На следующий вечер наши попытки услышать еще один концерт кончаются неудачей. До нас доносятся только какие-то неясные звуки. Мы окончательно отъединены от Европы.
53
54