Сообщаю Вам, что у Лосева выходит в Москве книжка стихов в кооперативе "ПИК” ("Писатели и кооператоры"), которую пробивает наша общая благодетельница Юнна Мориц, человек необыкновенных достоинств.
Ксении Михайловне (при упоминании которой у моего дряхлого папаши начинают молодо поблескивать глаза) огромный привет.
Статью Эткинда о И.3. Сермане я вырвал из "Невы” и послал старику (очень моложавому и бодрому, кстати) в Израиль. Но они ответили, что получили экземпляр журнала еще раньше. Должен Вам сказать, что Р.А. и И.3. - чуть ли не самая благополучная интеллигентная пара в эмиграции, его наперебой приглашают самые престижные университеты, Руфь Александровна ездит с ним и что-то подрабатывает разовыми лекциями, то есть, у них очень молодой стиль жизни. Вот что значит быть специалистом в конкретной области, в данном случае - это 18-й век. А кому нужны мы, которые на вопрос о профессии отвечаем: "Так, знаете ли, литературный работник".
Однако у меня вышла книжка в Германии, в мае она же выйдет по-английски, на очереди Польша, Венгрия, и английская (британская) версия, которая требует специального перевода. Как вы знаете, английский и американский языки все больше расходятся, особенно за счет жаргонных и ненормативных слов.
Обнимаю вас, дорогие мои. Недавно делал передачу на радио о тех, кто в период "застоя" помогал молодым дарованиям, там были некоторые слова и о Вас, И.М.
Всего вам обоим доброго, не хворайте. Если, разобравшись немного с долгами и наняв для матери на две недели сиделку, мы с Леной прилетим через год-полтора в Союз, то с очень большим расчетом на маринованную корюшку.
Ваш С. Довлатов
VIII-е письмо
8 июня 1990 г.
Дорогой Израиль Моисеевич! У меня сорвались две оказии, с которыми я хотел послать Вам какие-то мелочи - Гордины и Илья Штемлер. С Яшей и Татой виделся мельком и должен был провести с ними целый день на Брайтоне (это русская колония у океана), но они позвонили, извинились и уехали, со мной не повидавшись. Илюша же Штемлер жил в штате Нью-Джерси, наведывался в Нью- Йорк, мы виделись раза четыре, но в последние дни он к нам уже не выбрался, как предполагалось. Жаль. А Нина Катерли вообще не позвонила, что немного странно: мы были в хороших отношениях.
"Иностранку" я перечитал в 4-м номере "Октября" и сильно расстроился. И так-то в ней не было ничего особенного, а с двадцатью пятью опечатками, которые я там обнаружил, это вообще черт знает что. Не знаю, как Вы, а я к опечаткам отношусь болезненно и даже истерически. В эмиграции, где корректоров нет и где гранки вычитывают самые неожиданные люди, я избегал большого количества опечаток, потому что набирала все (или почти все) мои тексты Лена, которая, если Вы помните, работала корректором в "Сов. писателе", а вслед за ней еще и мать читала, тоже корректор в прошлом. Короче, в эмигрантских книжках моих по две-три опечатки. При этом я считал, что в Союзе с этим делом все нормально, корректуру читают профессионалы (а ведь корректор - это не тот, кто знает правила грамматики, а тот, кто замечает ошибки) и по несколько раз, но за последние годы вдруг и в советских изданиях стали появляться опечатки, и даже немало. Теперь во все договоры, которые я получаю из Москвы, я буду вставлять требование прислать мне срочной почтой корректуру.
Ваше раздражение по поводу окружающей суеты мне понятно, даже я издалека что-то чувствую. Что касается бесконечных поездок на Запад, то, с одной стороны, я рад был повидать друзей (Женю Рейна, Арьева, Юнну Мориц и других, менее известных Вам людей), но, с другой стороны, раньше все презирали Евтушенко с Вознесенским за то, что они не вылезают из-за границы, а теперь выяснилось, что и тихому А.С. нравится конвертируемая валюта.
Ничего сенсационного у нас не произошло. Донат с женой и дочкой вернулся из путешествия по Европе, я его еще не видел, но вскоре мне предстоит выслушать его многочасовой рассказ о том, что и в каких ресторанах он съел и выпил за эти две недели.
Наша дочь купила себе разноцветные контактные линзы, и теперь она приходит к нам то с голубыми глазами, то с зелеными. Кроме того, она сделала пластическую операцию и, вопреки моим бурным протестам, слегка укоротила нос. Дня три назад я увидел ее после операции впервые, сначала был убит, но к концу дня успел привыкнуть. Лена вообще не хочет говорить на эту тему, и я знаю - почему: то, что ей казалось отчасти Божьим, отчасти ее собственным творением, вдруг распорядилось своим обликом. Лучше всех повела себя наша бабка, которая сразу сказала: "Я знала, Бобо, что ты у нас наименее консервативная". А Катин бойфренд (ухажер, поклонник, жених) высказался просто и довольно точно: "Раньше ты была похожа на папу, а теперь похожа на маму".