Короче говоря, я был настолько то ли подавлен, то ли восхищен не так знаниями, как изворотливостью и напористостью грека, что в конце концов купил пресловутый слоновий электр за треть заломленной им баснословной цены, что оказалось суммой опять-таки весьма приличной.
О, Луций, если бы слышал, как хохотала Сульпиция, когда я преподнес ей этот драгоценный камень, оказавшийся куском финикийского стекла (старинного и очень качественного, но все-таки стекла) и сказал, что это — слоновья сперма с острова Тапробана, процитировав для пущей важности отрывок из Ктесия![232] Сколько веселья, сколько чарующей радости было в совсем по-детски звучавшем смехе этой архиприапической женщины, в ее чисто-родниковом смехе, пропущенном через фильтры моей дремучей наивности, моего глупейшего преклонения перед греческой ученостью и особой умственной одаренностью этого пронырливого, потешно-спесивого народца, моего неодолимого желания в щедрости своей сделать ей приятное!
«Не рассказывал ли тебе твой грек, что слоны околачивают членом груши в Персии, а на Панхее — древесные орехи, о которых пишет в «Священной летописи» Эвгемер? Ну, иди же ко мне: посмотрим, сколько электра выметнешь ты сегодня, после греческих россказней. Не забыл ли ты моего вчерашнего урока, начитавшись Ктесия?»
В изысканнейших забавах той нашей постельной борьбы очень существенную роль сыграл кусок финикийского стекла — затемненный солнечный свет, сгущенный старинным мастером до состояния шарика, мой пресловутый слоновий электр Ктесия Книдского. Мы совершенно безумно вращались вокруг него, словно планеты вокруг солнца, если только верна гелиоцентрическая теория Аристарха Самосского.
Никогда больше Сульпиция не была столь изобретательна, ибо никогда больше не совокуплялась она в столь приподнятом состоянии духа, потому как всех ее любовников — и не только любовников — превзошел я своей преклоняющейся перед знанием глупостью. А я никогда больше не был таким возмущенно бешеным в своих ласках, ибо никогда больше не было мне так стыдно. Это никогда больше Сульпиции относится не только к тем временам, когда она обучала меня ars amatoria, но и ко всей ее богатейшей vita amatoria. В этом призналась мне она сама, когда после стольких лет разлуки я посетил ее перед тем, как покинуть Рим и заняться изысканиями в области ars gladiatoria. Она уже окончила свою vita amatoria, побежденная подло-коварными пушистостями, и носит теперь мой слоновий электр в перстне, как Прометей носил на пальце оправленный в золото крошечный осколок от скалы Кавказа. Она носит зажигательное солнышко наших постельных схваток из никогда больше.