Поздравлений я получил много, и некоторые были очень чистосердечные и милые...
Теперь я обедаю почти каждый день в колледже. Все очень милы ко мне, и я чувствую себя гораздо лучше. С будущего терма я перееду жить в колледж...
Трудно знать, что было на выборах, но кое-что все же проскальзывает. Я знаю, что сам мастер был против моего избрания. Знаю также, что те философские сочинения, которые я писал на экзаменах (о религии, о действительности нашего существования), были написаны так коротко и таким английским языком (с точки зрения орфографии и синтаксиса), что их никто не мог разобрать и прочитать. Должно быть, это было отнесено в разряд такой высокой философии, что все поверглись ниц.
Меня теперь часто спрашивают, останусь ли я в Кембридже. По-видимому, я их немножко напугал, сказав целому ряду лиц, что в случае моего неизбрания я сразу покину Кембридж. Кроме того, я говорил, что публика тут так консервативна и узка, что не посмеет выбрать меня, человека, который имеет советский паспорт. Конечно. самолюбивые англичане так горды своей свободой и независимостью, [что] реагировали в благожелательном для меня направлении. Но, конечно, это не главное, а главное [то], что те отзывы, которые были даны о моих работах экспертами, были, по-видимому, очень благоприятны.
Я еще не начал работать полным ходом. По-видимому, несмотря на полное внешнее спокойствие, эти выборы стоили мне хорошего запаса нервной энергии. Теперь у меня предстоит целый ряд расходов — это оборудование комнаты в колледже. Если ты пришлешь кое-какого скарба, я буду очень благодарен. К тому же я не хочу тратиться, так как собираюсь на пасху в Питер, и на это надо скопить кое-что. Я вкладываю в это письмо письмо для Кольки. Сама ты его прочти и передай ему. Я очень был бы рад, если этой зимой мне удалось бы с ним встретиться. Напиши, когда едет Абрам Федорович. Мне очень хотелось бы его видеть тоже...
Итак, дорогая моя, я тебе написал длинное письмо, и ты должна быть довольна своим блудным сыном...
Кембридж, Тринити-колледж, 14 ноября 1925 г.
Дорогая Мама!
Я опять сделал долгий перерыв в моих письмах. Сейчас я работаю очень усердно над моей машиной и так сосредоточен на работе, что пишется с большим трудом.
Ты меня упрекаешь в твоем последнем письме, что я тебя забываю, что совсем несправедливо. Ты знаешь, в каком состоянии я нахожусь, когда увлечен работой, и ты должна мне простить перерывы в письмах. Теперь что касается моего приезда на пасху, то я не пишу о нем, пока не буду совершенно уверен в нем, а то вы опять будете упрекать меня в том, что я не сдержал обещания. По всей вероятности, я приеду в будущем году, только время моего приезда зависит от приезда Крокодила и от состояния моей работы, когда ее будет удобнее всего прервать. Я надеюсь, что пасха будет подходящее время, но очень трудно предвидеть, как пойдет работа.
Я до середины декабря буду жить в своих комнатах в Честертоне и только числа 15-го перееду в колледж, где я получаю очень славную квартирку, состоящую из 3 комнат, уборной, прихожей и маленькой комнаты для мытья посуды. Обставить эту квартиру будет стоить довольно дорого. Если ты будешь так добра прислать мне немного тряпок (т. е. скатерти кустарного производства), то это оживит мое одиночество.
Тут стоит очень холодная погода. Совсем небывалое явление. Мороз почти целую неделю. Я сижу сейчас в читальне колледжа и пишу письмо.
Когда ты мне будешь писать после 8 декабря, адресуй прямо на колледж. Мое имя и имя колледжа, больше ничего не надо. Для телеграмм будет вполне достаточно: Тринити-колледж, мне.
Я виделся тут с Кейнсом (знаменитый экономист, который женат на Лопуховой{72}). Он мне рассказывал о своем посещении России. Кроме того, он делал доклад о России.
Парсонс вчера уехал в Канаду, где он получил кафедру. Скиннер все еще унывает, но, по-видимому, успокаивается в работе. Тейлор, Эллис и Чедвик наслаждаются семейной жизнью, возятся с прислугой и все прочее.