24 декабря.
Вчера хотел вам написать очень много, но пришел ко мне здешний священник и промучал меня до 10 часов вечера рассказами и расспросами о своей болезни! Нынче уже поздно, и я едва успею докончить кой-как письмо.
Завтра праздники начинаются, а у меня и похожего на отдых не будет; не сегодня-завтра пришлют 200 человек больных. Впрочем, я рад не иметь времени оставаться наедине сам с собой, раздражение мое против плохого здоровья моего, безденежья (то есть в смысле неимения больших денег) и невозможности заниматься по своему вкусу так велико, что заботы дают даже отраду, заставляют не думать о своих личных делах. Потому-то я чувствую себя лучше, чем в Москве, где дела у меня не было. Прощайте, дружок мой… Как бы я рад был с вами пожить, но только при хороших условиях с моей стороны! Вы думаете, что мне вздыхалось из корысти по вашему флигелю; напрасно! просто о вас вздыхалось. Прощайте, целую вас. У тетушки целую ручки. Будьте здоровы и поезжайте веселиться в Москву; отчего вы не возьмете Лизу Высоцкую для тетеньки? Тогда бы вы были свободнее. Если вы будете в Москве, письма мои будут тогда доходить к вам аккуратнее. Оттуда я скорей всего получаю ответы.
1855 г. Янв. 3. Еникале.
Очень рад, что могу писать Вам в Москву; верно, теперь мои письма будут доходить скорее. От Вас же, мой друг, опять недели с 2 нет писем. Последнее Ваше письмо было то, в котором Вы сообщаете мне, что сбираетесь в Москву и даже в Петербург с какими-то планами. Не знаю, какие это планы, но лучше всяких планов будет приезд сюда весной. Дивизионный доктор, который обещал мне перевод в Керчь, был на днях у нас в гошпитале, очень любезно спросил у меня, когда Вы будете сюда (он узнал о том, что я Вас жду, от нашего смотрителя, с которым я давно еще советовался насчет квартиры и т. п. предметов), и когда я отвечал, что не ранее весны, он отвечал: будьте уверены, что я постараюсь сделать то, о чем Вы меня просили. При том еще имел деликатность говорить все это по-французски и в самых неясных выражениях, чтобы главный лекарь мой не мог понять, о чем идет речь. Вот единственная новость, заслуживающая названия новости. Остальное нисколько не стоит внимания. Разве то еще, что раненых привезли из Феодосии человек 200, которых мы с главным доктором разделили пополам.
Об Севастополе ровно ничего не слыхать. Газет здесь нет, а о поездке в Керчь нечего и думать по неимению ни времени, ни денег лишних. Здоровье пока слава Богу; жду не дождусь возможности купить себе верховую лошадь; воздух оказывает на меня такое благодатное действие, что путешествие мое из Кудинова до Керчи прибавило мне в 7 дней вдвое больше полноты и румянца. Что делается на Пречистенке, скажите, пожалуйста? Анна Павловна прислала мне 2 письма; в последнем между прочим сообщает, что Осип Николаевич и его жена желали пригласить меня на святки к себе; но я понять не могу, каким образом могло бы это осуществиться, если бы я имел малейшую возможность отлучиться от должности… Куда? Где они? Где этот Карасу-Базар? Как могут они быть в одно и то же время и в Херсоне, и в Карасу-Базаре?.. Впрочем, несмотря на эту вездесущность, непонятную для меня, и на невозможность отпуска, я был искренно тронут их любезностью и добротой. Передайте это от меня Анне Павловне вместе с поцелуем и скажите ей еще, что знакомством Ветлицкого я, может быть, и воспользуюсь, если гошпиталь утвердится в Керчи и преемник теперешнего дивизионного доктора последует его рекомендации. Пока перевод в Керчь есть ближайшая моя цель и мечта. Может быть, там будет повыгоднее, нежели в этой пустыне, в которую я попал таким сюрпризом. На Петербург надежду я отложил, предоставляя ей явиться передо мной в виде неожиданности. Однако, не унывая, начал новую вещь в часы свободы, да еще сценическую; с радостию вижу, что горькие испытания в те годы, когда большая часть людей живут беспечно, если не совсем счастливо, приучили меня почти хладнокровно встречать новые неудачи и, главное, научили хвататься за малейший случай, за малейшее ободрение, чтобы возбуждать в себе новую деятельность и новую надежду!
До свиданья, мой друг, целую Вас от всей души и прошу Вашего благословения на дела и здоровье мое! Дай Бог Вам весело провести этот 55-й год; я же встретил его, конечно, в постели, при звуках завывающего ветра. Святкам скоро конец; да и Бог с ними. От них только больше забот, потому что прислуга вся пьет. Если будете посылать дагеротип Ваш, приложите к нему следующие подарки: 1, чиненных перьев самых лучших – один картон; 2, пару перчаток толстых замшевых (en peau de daim) от Дарзанса и еще спросите у Ротрофи, не знает ли он какой-нибудь монографии о язвах (все равно, на немецком или на французском, только пократче) недорогой и пришлите ее тоже, если есть деньги, а я сочту это за подарок к 13 января. Еще раз целую Вас.