Прощайте, друг любезный; последнюю неделю погода у нас стоит вполне сносная, хотя и не очень теплая; однако ж с полудня до четырех «светит солнце, а это зрелище столь для нынешнего года редкостное, что мы почитаем себя счастливцами. Прощайте же, приятного Вам путешествия, берегите себя и время от времени вспоминайте обо мне.
17 сентября 1860.
Не теряя ни минуты, спешу сообщить, что получил письмо Ваше от 13-го сего месяца. Вы, как я вижу, жалуетесь, что не получаете писем, не могу только понять, почему. Во всем этом кроется какая-то тайна, объяснения которой я не нахожу. Поздравляю Вас с благополучным прибытием 1. Мое путешествие не было столь приятным, хотя и заняло, я полагаю, меньше времени, но относится это лишь к марсельским письмам: я полагаю, что во время пребывания императора2 все совершенно потеряли голову и службы перестали работать вовсе. Один марсельский негоциант, которому я послал письмо со срочным заказом, ответил мне вчера, что из-за праздников у него не было времени. Сдается, что никто нынче не занимается своим делом. Последние несколько дней у нас стоит превосходная погода. Возможно, я воспользовался бы ею, чтобы проститься с лесами, но у меня жил мой друг Паницци. Вчера я отправил его в Турин, где он пробудет всего несколько дней. Вернуться он должен в конце недели. После путешествия в Шотландию я чувствую себя лучше. Сплю вот только плохо. И завидую тому, что Вам предстоит наблюдать пре любопытнейшее зрелище: арабы, верно, покажутся несколько странными — ну, да, надеюсь получить от Вас подробнейшее описание г сего. Прощайте, друг любезный. И соблаговолите мне ответить тотчас по получении этого письма. Скажите, что Вы думаете делать с потерянными или запаздывающими письмами и укажите, что делать мне с тем небольшим пакетом, который лежит для Вас у меня. Я выжидал и не искал возможности Вам его переправить, ибо уверен, что Вы всенепременно найдете ее сами. Прощайте же и берегите себя хорошенько.
Париж, 7 октября I860,
Любезный друг мой, Ваши письма дошли до меня наконец, и я перестал волноваться о судьбе моих. Вы правы, упрекая марсельцев в том, что они решительно потеряли голову, завидев императора. Они умудрились даже потерять два бочонка присланного мне испанского вина — оно простояло в пакгаузе не знаю сколько времени. Марсельский негоциант, который должен был получить их, по простоте душевной написал, что был слишком занят праздниками, чтобы думать о моем вине, и затребовать его мог, лишь немного отдохнув. Воображаю, сколь ослепила и заинтересовала Вас с первого же взгляда восточная жизнь. Вы очень верно подметили, что на каждом шагу там попадаются вещи комические, соседствующие с восхитительно прекрасными. И правда, восточные люди всегда несколько комичны своею особой важностью, которая придает им сходство с животными, каких мы видели когда-то в Ботаническом саду. Декан1 весьма точно ухватил это комическое в их облике, а вот величественности красоты их не передал. Я от души благодарю Вас за Ваши описания, однако ж нахожу их недостаточно подробными. Вы пользовались редчайшею привилегией — Вы видели лица мусульманских женщин и не пишете ни слова о том, что мне хотелось бы знать. Выставляют ли они в Алжире, как в Турции, свои прелести напоказ? Помню, я видел грудь матери нынешнего султана так же явственно, как Ваше лицо. Кроме того мне интересен характер их танцев — скромны ли они, а если нет, то в чем? Когда бы Вы меня надоумили^ как передать Вам означенный пакет, я бы это сделал немедля; если же у Вас такой возможности нет, то, проезжая через Марсель, я передам его на первый уходящий пакетбот. Я бы очень хотел, чтобы Вы отыскали для меня какую-нибудь вещицу, которая пришлась бы мне по вкусу. Вы знаете, что это может быть, и я полагаюсь на Вашу догадливость. Я ездил на несколько дней в Сентонж 2 и возвратился только вчера. Погода неизменно была прескверною; я потерял голос и заработал ужасающий насморк. К тому же я столкнулся там с людьми, вконец растерянными, горючими -слезами оплакивающими беды святого отца и генерала Ламорисьера3, Говорят, что генерал Шангарнье 4 составил отчет о кампании, проведенной его коллегою, и, наговорив о нем множество самых высоких слов, убедительно показал, что действовать глупее было невозможно. Единственный, по-моему, среди героев-мучеников, над кем не посмеешься,— ото Пимодан5, погибший воистину как храбрый воин. Те же, кто принимается изображать из себя мучеников, попав в плен, не более, чем лицемеры, не вызывающие у меня ни капли сочувствия. Впрочем, времена нынче исключительно забавные: приятно поутру узнать из излюбленной своей газеты об очередной катастрофе, прочесть заявление Каву-ра или папскую энциклику. Я увидел, что в Америке расстреляли Уокера6, и меня удивило это, ибо его можно сравнить с Гарибальди, которым все мы восхищаемся. Нашли ли Вы в моем портрете сходство с оригиналом? Посылаю Вам более удачный, во всяком случае выражение лица на нем менее зловещее. Я хотел бы сообщить Вам парижские новости, да тут нет еще ни души. Как я завидую тому, что у Вас там -солнце! Если Вы хотите мне дать какие-либо поручения, знайте, что я пробуду в Париже еще месяц, а то и больше. Вы ничего не пишете о тамошней кухне. Есть ли в ней что-нибудь стоящее? Если есть, привезите рецепт. Прощайте, любезнейший друг мой.