Напишите, друг любезный, как Вы себя чувствуете после всех тягот и горестей, пережитых Вами на суше и на море. Прощайте; доброго Вам здоровья и давайте о себе знать поскорее и почаще ........
237
Париж, среда, 24 апреля Л861.
Я занимаюсь теперь историей одного казака \ бандита и бунтаря XVII века, по -имени Стенька Разин, которого казнили в Москве страшной казнью, после тог©, как он повесил и утэпил бессчетное множество бояр, варварски обходясь, к тому же, с их женами. Я пришлю Вам сие сочинение, лишь только оно будет готово, если вообще мне когда-нибудь удастся довести его да конца. Прощайте, друг любезный; давайте знать
о себе. . .............с...........
Жизнь я веду необыкновенно беспокойную и вместе с тем тоскливую, занимаюсь делами Акадешш и петицией госпожи Либри.......
Париж, 1<#> мая 1861.
Любезный друг мой, последние несколько дней я был так занят, что все откладывал написать Вам. А как хотелось бы, чтобы теперь Вы, в свою очередь, ко мне приехали. Даже в самую эту минуту я весь во власти сельди \ которую булоньские тюлени породили нам на погибель, и ожидаю маронитов 2, дабы с нею покончить. Короче говоря, в почтенном заведении нашем идут яростнейшие споры о сельди, и существует угроза, что мы будем заседать каждый день. Впрочем, надеюсь, долго это не продлится. Работаю я ночи напролет и имею удовольствие присутствовать при пытках, каким подвергают моего героя3. Видите, я уже близок к концу. Вышло длинно, не слишком занимательно и очень страшно. Я дам Вам почитать, когда сие будет напечатано. Что Вы думаете о Маколее4? Так же ли хорошо это, как было поначалу?
Верно ли5, что все рыбаки в Булони —воры, алкающие скупить •сельдь, выловленную англичанами, и представляющие дело так, будто выловили ее они сами? И верно ли, что сельдь, привороженная англичанами, не желает подходить более к нашим берегам?
Дворец Фонтенбло, четверг, 18 июня 1861с
Любезный друг мой, вот уже два дня, как я счастливо отдыхаю тут, ч>реди деревьев, от огорчений, какие пережил на прошлой неделе \ Полагаю, что Вы прочли обо всем в «Мониторе». Никогда не приходилось мне видеть людей, в такой мере позабывших о здравом смысле, в такой мере дающих волю ярости своей, как судейские. В утешение я себе говорю, что если лет через 20 какой-нибудь архивариус сунет нос в «Монитор» за нынешнюю неделю, он скажет, что в 1861 году некий философ, склонный к покою и воздержанию, очутился на сборище юных безумцев. Философ этот я сам 2, вне всякой рисовки. Судейских у нас набирают из людей, слишком неумных, чтобы зарабатывать на жизнь адвокатурой, и держат их на нищенском жаловании; привлекают же их дозволением вести себя как угодно, быть наглыми и кусаться, точно дворовые псы. Теперь, к счастью, все позади. Я сделал то, что должен был сделать, и — будь хоть малейшая возможность — потребовал бы нового заседания для рассмотрения петиции госпожи Либри. Меня приняли ■здесь очень душевно и не поднимали на смех за мой провал. Я весьма недвусмысленно высказал мнение свое по этому делу, и мне не показалось, чтобы кто-нибудь считал мое мнение ошибочным. После крайнего напряжения последних дней с меня будто гора свалилась. Погода стоит чудесная, лесной воздух упоителен. Народу мало. Хозяева дома, по обыкновению своему, в высшей степени добры и любезны. У нас тут княгиня Меттерних, дама очень живая в немецком вкусе,— иными словами, избравшая весьма оригинальную манеру поведения, которая по большей
части пристала бы лоретке и лишь кое в чем напоминает светскую львицу. Я подозреваю, что, строго говоря, большого ума не требуется для того, чтобы держаться этой взятой ею на себя роли. Я все более становлюсь на сторону буржуа, который с каждым днем становится мне все милее. Нынче мы собираемся гнать оленя. По вечерам бывает скучновато, но они не тянутся долго. Я полагаю провести тут еще неделю; меж тем официально я приглашен только до воскресенья. Если же меня задержут дольше, я предупрежу Вас.
Прощайте, друг любезный; за мною идут.
Дворец Фонтенбло, понедельник, 24 июня 1861.
Друг любезный, я никуда не трогался отсюда и остаюсь здесь — благодаря Цезарю 1 — до конца месяца. Я писал Вам, что получил солнечный удар и сутки находился в прескверном состоянии. Нынче я вполне уже здоров, но мучаюсь от люмбаго, который заработал, посидев за веслами во время прогулки но озеру..................
С нетерпением жду от Вас вестей, однако ж боюсь, что сам в известной мере виноват в их отсутствии. Я обещал Вам написать перед отъездом из Фонтенбло. Но чего же Вы хотите! Здесь ничего не делаешь, а вместе с тем сам себе не принадлежишь. То зовут на лесную прогулку, то гнагдо что-нибудь перевести. Время проходит по большей части в ожидании — высшая философия в подобных местах заключена в умении ждать, и я с трудом воспитываю себя в этом направлении. Теперь, к примеру, основным нашим занятием является ожидание сиамских послов2, которые прибывают в четверг. Говорят, согласно обычаю их страны, они предстанут перед нами на четвереньках, то есть подползут на коленях и локтях. Иные добавляют, что они еще лижут паркет, посыпаемый ради такого случая сахаром. Наши дамы воображают, что послы везут им роскошные подарки. А я думаю, что они ничего не везут и очень надеются увезти отсюда побольше красивых вещей.