Париж, 21 августа 1861.
Любезный друг мой, я наконец вернулся, но не в наилучшем состоянии. Не знаю, оттого ли, что я слишком часто ел черепаховый суп, или оттого, что слишком много бегал по солнцу, но только меня снова стали мучить желудочные боли, о которых я давно уже забыл. Начинаются они около пяти часов утра и продолжаются часа полтора. Я полагаю, что повешенный должен испытывать нечто подобное. И это отнюдь не придает мне желания болтаться на виселице! Здесь у меня оказалось много больше работы, чем мне бы хотелось. Имперская наша комиссия по проведению Всемирной выставки только-только еще образуется; и мы все занимаемся писаниною, убеждая владельцев картин одолжить их нам для отправки в Лондон. А помимо того, что это предложение само но себе звучит довольно нахально, выясняется, что большинство коллек-ционеров принадлежит к карлистам или к орлеанистам, которые убежде-ны, что, отказывая нам, они совершают богоугодный поступок. Поэтому боюсь, что в будущем году мы предстанем в Лондоне не в лучшем виде, тем паче, что от нас выставляются работы не более чем десятилетней давности, тогда как англичане показывают свою Школу начиная с 1762 года. Как Вы переносите тропическую жару? Я утешаюсь сведениями из получаемых мною писем о том, что в Мадриде было 44 Тра= дуса, то есть температура, какая бывает в жаркий сезон в Сенегале. В Париже не осталось ни души, в чем я нахожу известную приятность. Полтора месяца я ужинал не дома и вот теперь наслаждаюсь тем, что не должен надевать к ужину белый галстук. К слову сказать, я провел неделю в графстве Суффолк \ в великолепнейшем замке и почти в полном одиночестве. Места там равнинные, но много громадных деревьев и воды и поистине сказочные прогулки на лодке. А находится замок неподалеку от fens 94, откуда родом Кромвель \ Дичи там видимо-невидимо ~ и шагу нельзя ступить, не рискуя раздавить фазана или куропатку. На нынешнюю осень у меня покамест планов нет: разве что госпожа де Монтихо поедет в Биарриц, а тогда и я отправлюсь туда с нею повидаться и провести подле нее несколько дней. Она по-прежнему безутешна и кажется мне еще печальнее, нежели в прошлом году, когда скончалась ее дочь. Сдается, Вы получаете большое удовольствие, пестуя всю эту ораву детей. Я сие не слишком понимаю. И полагаю, что Вы позволяете взваливать на Вас все, привыкнув поддаваться давлению,— ес^и только оно не исходит от меня.
Прощайте, друг любезный...............
Париж, 31 августа 1861.
Любезный друг мой, я получил Ваше письмо, из коего заключил, что Вы давно не были так счастливы,— рад за Вас. Сам я мало расположен к детям; но мог бы поверить, что к маленькой девочке можно привязаться, точно к котенку,— животному, у которого много сходства с Вам подобными. Я себя чувствую по-прежнему неважно; по утрам просыпаюсь от нехватки воздуха, но это довольно скоро проходит. К тому же я тут в полном одиночестве. Вчера зашел мимоходом в Императорский; клуб и нашел там всего троих дремавших в креслах людей. Погода стоит непереносимо жаркая и тяжелая; из Шотландии же мне пишут, что там, напротив, вот уже 40 дней дождь льет как из ведра, картофель весь погиб и овес побило. Я пользуюсь одиночеством, дабы работать пад вещью, которую обещал моему хозяину хотел бы отвезти ее в Биарриц; -однако ж никак пока не могу сдвинуться с места. Писать мне стало теперь тяжело невообразимо, и за малейшее возбуждение я расплачиваюсь сторицей. Но все же к концу той недели надеюсь закончить. . . .
У меня есть для Вас экземпляр «Стеньки Разина». Напомните Вам его отдать, когда мы увидимся, а заодно показать портрет гориллы, сделанный мною в Лондоне; я жил с нею в самой тесной близости,— правда, она была набита соломой. Читаю я только римскую историю; хотя, между делом, с громадным удовольствием прочел 19-й том г. Тьера2. Мне показалось, что он написан с большей небрежностью, чем все предыдущие, однако ж полон прелюбопытнейших вещей. Несмотря на горячее желание принизить своего героя, невольная любовь к нему постоянно одолевает автора. Г. Тьер мне сказал, что 20-й том он собирается сдать в декабре и тогда предпримет грандиозное путешествие вокруг света, а быть может в Италию; Весьма позабавили меня истории Монтррна3; я пожалел единственно о том, что не попросил его рассказать мне их, пока он был еще жив. По-моему, г. Тьер его показал довольно верно, как авантюриста, влюбленного в свое ремесло, и всегда скрупулезно честного в отношениях со своими клиентами,— нечто, вроде Дальжетти 4 из легенды о Монтрозе. Художники наши, как я вижу, довольно покорно принимают некоторые правила, установленные нами для комплектования нашей экспозиции в Лондоне; однако ж, Когда они увидят место, им отведенное, боюсь, как бы они не забросали нас гнилыми яблоками. Мне удалось вырвать у г. Дюшателя* обещание одолжить нам «Источник» г. Энгра6...............