Канны, 20 февраля 1866с
Любезный друг мой, Вы упрекаете меня в лености, меж тем как Вы и есть ее ярчайший пример! Ведь Зы теперь в Париже, беседуете с порядочными людьми и должны держать меня в курсе всего, что происходит и говорится в большом городе,— а доходят до меня от Вас лишь жалкие крохи. Верно ли, что кринолин нынче предан анафеме и между платьем и кожею оставлена одна лишь рубашка? И если все это так, узнаю ли я Вас, возвратившись в Париж? Я помню, как во времена моей юности один старик рассказывал, что, войдя в гостиную и увидев там женщин без фижм и пудреных париков, он подумал, что попал на вечеринку, ко» торую устроили горничные в отсутствие хозяев. Вот и я уже не представляю себе, как дама может обойтись без кринолина.
Голосование адреса 1 я пропустил, и ничего страшного не случилось, но мне все равно придется скоро возвращаться из-за шарманок. Дело еще не кончилось2, и мне предстоит снова блистать красноречием, отчего у меня сильно портится настроение. Несмотря на восхитительнейшую погоду, я умудрился подхватить насморк, а насморк у меня всегда вызывает серьезное обострение болезни. Дышать мне всегда теперь трудно, а уж при насморке я не дышу вовсе. Вообще же я чувствую себя лучше, не» жели в прошлом году. Правда, я не делаю решительно ничего. И это во многом определяет хорошее самочувствие. Я привез с собою работу, но даже не распаковал ее.
Вы ничего не пишете о пьесе Понсара 3. Он сохранил традицию кор» нелевского стиха, несколько напыщенного, но величественного, звучного и точного. Свет, верно, восторгается этой пьесою так же, как восторгает» ся он наукою г. Бабине4 и проповедями аббата Лакордера5, торопясь купить кота в мешке, лишь только прослышит, что это хороший тон. Боюсь, что люди в кожаных штанах, с собачьими ушами, да еще говорящие стихами, должны производить весьма странное впечатление.
Я только что прочел чрезвычайно заинтересовавшую меня книжку об -азиатских религиях6, написанную моим другом г. де Гобино. Вы оцените ее по моем возвращении, если не решите прочесть раньше. Это весьма странно и любопытно. Выходит, что в Персии мусульманство перевелось — появились новые религии, как и всюду, возродились древние поверья, считавшиеся давным-давно забытыми и вдруг возникшие из небытия. Вам очень интересно будет прочесть об одной своеобразной прорицательнице, весьма миловидной и речистой, которую несколько лет назад сожгли на костре. Его преосвященство, епископ Орлеанский, на днях проезжая здесь, нанес визит г. Кузену и просил его проголосовать за г, де Шампаньи 7. Я думаю, что президент наш Троплон попытается наследовать г. Дюпену8, но, похоже, он побаивается бургграфов, которые и в самом деле рады были бы сыграть с -ним злую шутку. Мне говорили об Анри Мартене9 и Амеде Тьерри10 — оба они способны произнести надгробную речь г. Дюпену так же, как я сыграть на контрабасе. Будь я в Париже, я проголосовал бы согласно Вашему совету. А приехать я намерен в начале будущего месяца. Но, право, все что говорится и делается теперь в Париже, день ото дня представляется мне 1все глупее. Да и понять нас трудней, нежели людей Средневековья.
Прощайте, любезный друг мой.
Парижу 9 апреля 1866..
Любезный друг, ну не злая ли судьба решила, чтобы Вы уехали перед самым моим приездом! Счастье еще, что Вы скоро возвратитесь. В пути я с самого начала дышал с большим трудом, а тяготы путешествия вконец меня доконали. Вчера вечером у нас разразилась сильнейшая гроза, и я надеюсь, что после нее мне станет немного лучше. От рассказов Ваших об этом сыром городе <Невере> и о продуваемых ледяными ветрами его коридорах, которые Вы изобразили мне так мрачно, меня бросает в дрожь. Закутайтесь во все меха Ваши и старайтесь, елико возможно, не отходить от камина, а на улицу показываться только в солнечные дни. Я стал так чувствителен к холоду, вернее, он причиняет мне такие страдания, что ад я представляю себе теперь лишь как Дантов bolge *. К счастью, до меня дошли слухи, что кринолины нынче не в моде, а посему я могу уже не беспокоиться за ножки Ваши и все остальное. Вчера я вышел на час и встретил женщину без кринолина, но в юбках столь странной формы, что долго не мог прийти в себя. Мне показалось, чта на ней была картонная нижняя юбка с оборками, а сверху — приподнятое платье. И все это сооружение, чиркая время от времени ,по асфальту, фоизводило невероятный грохот.